– Видишь, она оставила сообщение. Послушаешь? – просит он.

Мое любопытство пересиливает, и я беру телефон у него из рук.

– На громкую связь, – напоминает он.

– У вас семь новых голосовых сообщений, – сообщает механический голос, когда Хардин паркуется.

Он недовольно пыхтит.

– Вот поэтому я их и не проверяю.

Я нажимаю цифру один, чтобы послушать.

«Хардин… Хардин, это Тесса. Я…»

Я пытаюсь нажать на кнопку отбоя, но Хардин вырывает у меня мобильный.

О господи!

«В общем, мне надо поговорить с тобой. Я сейчас сижу в машине и понимаю, что я запуталась…»

Мой голос звучит истерично, и мне хочется провалиться на месте.

– Пожалуйста, выключи, – прошу его я, но он берет телефон в другую руку, чтобы я не могла до него дотянуться.

– Что это? – спрашивает он, глядя на мобильный.

«Почему ты даже не пытался позвонить мне? Ты просто дал мне уйти, и вот теперь я устраиваю жалкую сцену и рыдаю в трубку. Мне нужно знать, что с нами случилось. Почему в этот раз все по-другому, почему мы не выяснили все до конца? Почему ты не стал бороться за меня? Я заслуживаю счастья, Хардин».

В машине звучит только мой идиотский голос, не давая мне вырваться наружу.

Я сижу молча и смотрю на свои руки. Это так унизительно – я уже почти забыла об этом сообщении. Лучше бы он вообще не слышал его и в особенности сейчас.

– Когда это было?

– Когда ты уезжал.

Он тяжело выдыхает и выключает сообщение.

– Из-за чего ты тогда сказала, что запуталась? – спрашивает он.

– Вряд ли тебе хочется об этом знать, – отвечаю я, прикусывая губу.

– Хочется. – Хардин отстегивает ремень и поворачивается ко мне лицом.

Я поднимаю на него взгляд и пытаюсь придумать, как лучше сказать об этом.

– Это было тем вечером… когда я целовалась с ним.

– Понятно. – Он отводит глаза.

Мы так хорошо провели утро, но мое идиотское сообщение, которое я оставила в порыве эмоций, все испортило. Но тогда я была в невменяемом состоянии.

– До того, как ты его поцеловала, или после?

– После.

– Сколько раз вы целовались?

– Один.

– Где?

– У меня в машине, – выдавливаю я.

– А потом? Что было после того, как ты оставила сообщение? – говорит он, держа телефон между нами.

– Я вернулась к нему в квартиру.

Как только я произношу эти слова, Хардин опускает голову, утыкаясь в руль.

– Я…

Он поднимает палец, перебивая меня.

– Что случилось у него дома? – Он закрывает глаза.

– Ничего! Я расплакалась, потом мы смотрели телевизор.

– Ты врешь.

– Нет, не вру. Я спала на диване. В его комнате я ночевала только в тот раз, когда пришел ты. Не было ничего, кроме того поцелуя и нашей встречи за ланчем несколько дней назад, когда он пытался поцеловать меня, но я его остановила.

– Он опять пытался поцеловать тебя?

Вот черт.

– Да, но он понимает, что я чувствую к тебе. Я знаю, что устроила настоящую неразбериху – извини меня за то, что я вообще проводила с ним время. У меня нет никакого оправдания, но я прошу прощения.

– Ты ведь помнишь, что сказала мне? Про то, что будешь держаться от него подальше?

Он поднимает голову от руля; его дыхание кажется ровным, даже слишком ровным.

– Да, помню.

Мне не нравится, когда мне указывают, с кем можно или нельзя общаться, но я наверняка ожидала бы того же от него, окажись в такой ситуации на его месте – а такое в последнее время случалось нередко.

– Теперь я знаю все подробности и больше не хочу об этом говорить, хорошо? Я серьезно… даже не желаю слышать, как ты произносишь его чертово имя. – Он пытается сохранять спокойствие.

– Ладно, – соглашаюсь я и тянусь к нему, чтобы взять его за руку.

Я тоже не хочу больше обсуждать это: мы оба сказали все, что нужно было сказать, и возвращение к этой теме создаст лишь очередные ненужные проблемы в наших и так испортившихся отношениях. Мне даже легче от того, что в этот раз причина во мне. Не хватает еще того, чтобы у Хардина появился повод относиться к самому себе с еще большим презрением.

– Нам лучше поспешить, – наконец говорит он.

От его холодного тона у меня сжимается сердце; он отпускает мою руку, но я молчу. Он провожает меня до корпуса факультета философии, я пытаюсь найти в толпе Лэндона, но не вижу. Наверное, он уже зашел.

– Спасибо за завтрак, – благодарю я и забираю у Хардина свою сумку.

– Да не за что.

Он пожимает плечами, и я пытаюсь улыбнуться в ответ.

Он берет меня за руку и с силой прижимается к моим губам – только он один может так показывать, что я принадлежу ему.

– Увидимся после занятий. Я люблю тебя, – на выдохе говорит он и уходит.

Пытаясь отдышаться, я с улыбкой захожу в корпус.

Хардин

Иду по кампусу и в пятый раз слушаю голосовое сообщение Тессы. В ее словах я чувствую горе и огорчение. В каком-то извращенном смысле я этому рад, я рад слышать страдание и невероятную грусть в ее плачущем голосе. Я хотел знать, чувствовала ли она себя такой же несчастной без меня, как я без нее, и вот доказательство, что так и было. Я знаю, что слишком быстро простил ее за поцелуй с этим придурком, но что еще мне было делать? Я не могу без нее, и мы оба натворили всякой безумной хрени, не только одна она.

В любом случае это его вина: он знал, какой чертовски уязвимой она окажется после нашего разрыва. Этот ублюдок знал об этом, он видел, как она плачет и все такое, а потом взял и поцеловал ее через неделю после того, как она ушла от меня? Что за подонок готов пойти на такое?

Он воспользовался ее состоянием, состоянием моей ранимой Тессы, и я этого так не оставлю. Он думает, что он такой умный, что вся эта хрень сойдет ему с рук, но больше такого не будет.

– Где Зед Эванс? – спрашиваю я в естественнонаучном корпусе у невысокой блондинки, сидящей рядом с деревом.

Какого хрена посреди этого идиотского здания растет такое огромное дерево?

– В биологической аудитории, номер двести восемнадцать, – неуверенным голосом отвечает она.

Наконец, нахожу аудиторию 218 и открываю дверь, не раздумывая о том, что пообещал Тессе. Я и не собирался оставлять его в покое, но теперь, когда я услышал, как жутко расстроена она была в тот вечер, его ждет нечто намного более серьезное.