подарки — нет, это лишнее, уж поверьте. Сделайте кое-что, но не для меня, а для себя самих. Посмотрите на жизнь с другой стороны. Сядьте поудобнее за стол, налейте горячего чаю и запишите все то, что вас не устраивает на отдельный листок бумаги. После этого измените себя. Немедленно, не откладывая это на завтра или какой другой день. Вы тут же почувствуете себя лучше — главное правильно распорядиться подаренным вам временем. А это порой бывает очень сложно, — миссис Робертсон тяжело вздохнула и продолжила, чуть прикрыв глаза. Мы ведь всегда совершаем ошибки, но признаем их, когда изменить ситуацию уже не в наших силах. Живите. Творите, создавайте удивительные вещи. Любите окружающих вас людей. Это единственное, что требуется, чтобы быть по-настоящему счастливыми.

Наконец, она в последний раз вцепилась взглядом в покойницу, словно не желая отпускать ее, и обвела глазами толпу. Кто отвернулся, не сумев вынести долгого зрительно контакта, кто, наоборот, согласно кивнул и склонил голову в знак уважения и принятия сказанной истины, но, когда Джанетт посмотрела на мужа, что-то в ней надорвалось. Словно какая-то ниточка, прежде удерживающая ее от грандиозного падения, треснула и разорвалась с характерным хрустом, из-за чего теперь женщина упала в огромную грязную лужу. Она поднесла руку к губам и полу-шепетом сказала, обращаясь только к Элиоту, но зная, что каждый из присутствующих слышит эти слова:

— Рэйчел всегда хотела побывать в Париже. Помнишь, я… почти согласилась поехать, но потом она заболела. Это была легкая простуда, и она убеждала меня, что с ней все хорошо, а я… Мы так и не съездили, Элиот…

Мистер Робертсон подскочил к истерично вздрогивающей женщине и осторожно увел в сторону, придерживая за плечи и что-то быстро говоря ей на ухо. Джек попытался отвести от ушедших взгляд.

Тебе не понять, что они чувствуют, — послышалось в прояснившейся голове, — поэтому не суди их за несдержанность. Они подавлены. Главное для тебя — перебороть собственные эмоции и спокойно попрощаться с девочкой, не сделав какую-нибудь непростительную глупость. Сконцентрируйся на этом, Джеки, и перестань пялиться в ту сторону.

Дауни резко отвернулся и заворожено уставился на подходивших в гробу людей, одновременно прокручивая внутри себя фразы, которые он оставит при себе и те, что придется показать во время прощания. После самой семьи следующими к Рэйчел подошли тот самый Рик и его милая спутница, заговорившие с парнем несколько минут назад. Оба пожелали успокоения детской душе на небесах и поклонились мертвой, так и не решившись прикоснуться к ней. Затем к деревянной громадине приблизились прочие, незнакомые Джеку гости, хотя их выходы не отличались друг от друга — каждый считал своим долгом посетовать на раннюю кончину «бедной крошки» и после удалиться, что-то бормоча себе под нос и вытирая краешки глаз тыльной стороной ладони.

Спустя некоторое время пришла очередь Дауни. Он понял это не сразу, а только когда стоявшие перед ним разошлись в разные стороны, и ему открылся проход к гробу. Остальные стояли позади него, подбадривающее качая головами и смеряя неоднозначными взглядами.

На душе у брюнета тут же стало так мерзко, что захотелось вытошнить из себя эту горькую, гложущую стенки желудка пустоту — вытащить руками, перепачкавшись в желчи и крови по локоть, лишь бы избавиться от гадкого чувства. Он подумал

и сам не заметил, как ноги пришли в движение и потащили его вперед между черных плащей и накидок, не разбирая дороги под собой, загребая носками ботинков пыль и мелкие камешки, в то время как сам Джек отрешенным взглядом провожал озабоченно глядящих на него мужчин и женщин

что, наверное, сейчас не сможет выдавить из себя ни слова. Встанет, как истукан, неотрывно глядя на покойницу и пытаясь совместить увиденное с ярким образом живой и немного печальной Рэйчел, такой, какой она в последний раз ему показалась. Только сейчас, заглядывая внутрь сколоченных между собой и искусно расписанных досок, он понял, как был слеп и не замечал, что подруга с каждым днем становится все более и более замкнутой. Отдаляется от мира, друзей, родителей, от него самого и все глубже погружается в созданную собой комнатку грусти. Там всегда заколочены окна, чтобы всего пара-тройка лучей могли проникнуть внутрь и расчертить небесно-голубые обои своим спасительным светом. Нет мебели, за исключением одиноко стоящего стула в углу — обыкновенного деревянного стула на трех ножках и самодельной подпорки вместо четвертой. Стены увешаны вырезками из газет, рисунками и какими-то непонятными надписями на выдуманном языке, за которые раз за разом цепляются измученные детские глаза. А еще в центре комнаты лежит мешок, полный стеклянных осколков всевозможных размеров — когда-то Рэйчел, наверняка, бродила по городу, ругая себя и докапываясь до каждой мелочи, размышляя над тем или иным поступком до бесконечности долго, а в нем появлялись все новые и новые острые куски. И когда становится невыносимо грустно, тошно и гадко на душе, она приходит в свою выдуманную комнату, садится на стул, выпрямив спину, и перебирает пальцами содержимое мешка. Разглядывает один рисунок за другим и не замечает, как свежие ранки появляются на дрожащих руках, а стекающая тонкими струйками кровь скапливается на внутренней стороне ткани.

Но страшно другое — не то, что покинутый всеми ребенок истязал себя, все глубже и глубже погружаясь в свои проблемы, и не заметил, как захлебывается в густом мареве, не может выбраться из него, поднять голову, чтобы сделать желанный вдох. В случившемся каждый виноват по-своему. С одной стороны, все хором могут заявить, что на самом деле не видели, что с Рэйчел происходит что-то странное, ведь, как известно, все дети в таком возрасте имеют свои комплексы. А с другой, мысль о том, что можно было помочь, всего-навсего выслушав этого маленького человечка, уничтожает все прочие оправдания, превращая их в бессмысленный лепет.

«Она тонула, а мы проплывали на лодке всего в паре метров», — подумал Джек, закрывая глаза, но продолжая двигаться прямо к стоящему на земле гробу. «Могли протянуть руку, наблюдали, как она барахтается в жиже, не способная выбраться самостоятельно, и вместо крика о помощи из ее рта вырываются нечленораздельные бульканья… Но тем не менее не стали, решив, что Рэйчел всего-навсего купается, а помощь ей не нужна. Вот, что приводит меня в ужас, когда я остаюсь наедине с самим собой и думаю об этом — пусть даже долю секунду — мысль, что, прояви я чуть больше внимания и участия, она была бы жива. Не будь я таким эгоистичным, мы сидели бы в