Альфред, в сопровождении десятка священников и монахов, под охраной шестерых людей в кольчугах, сошел на берег, никого не уведомив о своем прибытии. Он пробрался между товарами, сложенными на пристани, перешагнул через пьяного, спящего в тени, и, пригнувшись, прошел через маленькие ворота в стене, что вели во двор торговца.

Я слышал, что, когда король явился во дворец, Этельреда там не было. Он снова охотился, но Альфред прошел в покои дочери и долго оставался там. Потом он спустился с холма и, все еще в сопровождении своей свиты священников, пришел в наш дом. Я в то время вместе с одним из отрядов рабочих занимался починкой стен, но Гизелу предупредили, что Альфред в Лундене, и, подозревая, что король может нас навестить, она приготовила трапезу из хлеба, эля, сыра и вареной чечевицы.

Мяса она не предложила, потому что Альфред не прикасался к мясному. У него был слишком нежный желудок, а его кишечник был его вечной му́кой, и он каким-то образом сумел убедить себя, что мясо – это гадость.

Гизела послала слугу, чтобы предупредить меня о появлении короля, но все равно я появился дома далеко не сразу после прибытия Альфреда – и обнаружил, что наш элегантный двор почернел от ряс священников. Среди них находился и отец Пирлиг, а рядом с ним – Осферт, снова облаченный в монашескую одежду. Осферт кисло посмотрел на меня, словно обвиняя меня за то, что его вернули в лоно церкви, а Пирлиг меня обнял.

– В своем донесении королю Этельред ничего о тебе не рассказал, – пробормотал он, дохнув элем мне в лицо.

– Значит, нас тут не было, когда пал город? – спросил я.

– Если верить твоему кузену, не было, – ответил Пирлиг и захихикал. – Но я рассказал Альфреду правду. Иди, он тебя ждет.

Альфред сидел в деревянном кресле на выходившей на реку террасе. Его охранники выстроились позади него вдоль стены.

Я помедлил в дверях – меня удивило, что лицо Альфреда, обычно такое спокойное и серьезное, сейчас так оживлено. Он даже улыбался. Рядом с ним сидела Гизела, и король, наклонившись вперед, что-то рассказывал ей. Гизела слушала его, сидя ко мне спиной, а я стоял в дверях и наблюдал за редчайшим зрелищем – за счастливым Альфредом. Один раз он постучал длинным белым пальцем по колену Гизелы, чтобы подчеркнуть какую-то мысль. В этом жесте не было ничего неприличного, просто это было так непохоже на короля.

Но с другой стороны, возможно, как раз и было на него похоже. Альфред славился как бабник, прежде чем попался в силки христианства, и Осферт был результатом прежней похотливости короля. Альфреду нравились хорошенькие женщины, и ему явно нравилась Гизела. Я услышал, как она внезапно рассмеялась, а Альфред, польщенный ее весельем, застенчиво улыбнулся. Казалось, его не заботило, что она – не христианка, что она носит на шее языческий амулет. Король просто наслаждался ее обществом, и у меня появилось искушение оставить их вдвоем. Я никогда не видел Альфреда счастливым в компании Эльсвит, его ядовитой на язык, крикливой, как сорокопут, жены с лицом ласки.

А потом Альфред взглянул через плечо Гизелы и увидел меня.

Лицо его немедленно изменилось. Он напрягся, выпрямился и нехотя поманил меня, веля подойти.

Я поднял стул, на котором обычно сидела наша дочь, и услышал шипение – один из стражников Альфреда обнажил меч. Альфред махнул ему, веля опустить оружие. Король обладал достаточным здравым смыслом, чтобы знать: если я захочу на него напасть, то вряд ли пущу в ход трехногий стульчик для доения. Он наблюдал, как я отдал одному из стражников свои мечи – знак уважения к королю; потом я зашагал по плиткам террасы, захватив с собой стул.

– Господин Утред, – холодно приветствовал меня король.

– Добро пожаловать в наш дом, господин король.

Я поклонился и сел спиной к реке.

Альфред мгновение молчал. На плечи его был накинут коричневый плащ, и король плотно кутался в него. На шее Альфреда висел серебряный крест, его жидкие волосы поддерживал бронзовый обруч, что меня удивило, потому что он редко носил символы королевского сана, считая их пустой мишурой. Но сейчас он, наверное, решил, что Лундену нужно увидеть короля.

Альфред уловил мое удивление, потому что снял с головы обруч.

– Я надеялся, – холодно заговорил он, – что саксы нового города уже покинули свои дома. Что они уже живут здесь. Их могли бы защитить эти стены! Почему же они не переехали?

– Они боятся призраков, господин, – ответил я.

– А ты не боишься?

Я немного подумал.

– Боюсь, – ответил я, поразмыслив над ответом.

– Однако живешь здесь? – Он махнул рукой, указывая на дом.

– Мы умиротворяем призраков, господин, – мягко объяснила Гизела.

И, когда король поднял бровь, рассказала, что мы оставляем еду и питье во дворе, чтобы поприветствовать любого призрака, который придет в наш дом.

Альфред потер глаза.

– Было бы лучше, – сказал он, – если бы наши священники провели на улицах обряд экзорцизма. Молитва и святая вода! Мы бы прогнали призраков.

– А еще можно дать мне триста человек, чтобы разорить новый город, – предложил я. – Сжечь их дома, господин, и тогда им придется жить в старом городе.

На лице короля мелькнула полуулыбка и исчезла так же быстро, как появилась.

– Трудно силой вынудить людей слушаться, не вызвав их негодования. Иногда я думаю, что единственная истинная власть, которой я обладаю, – это власть над моей семьей, но даже в этом я не уверен! Если я позволю твоему мечу и копью разгуляться в новом городе, господин Утред, люди научатся ненавидеть тебя. Лунден должен быть послушным, но еще он должен быть оплотом саксов-христиан. А если они нас возненавидят, то обрадуются возвращению датчан, которые их не трогали.

Король резко покачал головой.

– Мы оставим их в покое, но не строй для них палисада. Путь они придут в старый город по доброй воле. А теперь прости меня, – последние слова были обращены к Гизеле, – но мы должны поговорить о более мрачных делах.

Альфред сделал жест стражнику, и тот отворил дверь, ведущую на террасу. Появился отец Беокка, а с ним еще один священник – черноволосый, с одутловатым лицом, хмурый, по имени отец Эркенвальд. Он меня ненавидел. Когда-то он пытался обвинить меня в пиратстве, и, хотя его обвинения были совершенно правдивы, я ускользнул из его цепких клешней.

Эркенвальд наградил меня сердитым взглядом, в то время как Беокка серьезно мне кивнул, а потом оба внимательно уставились на Альфреда.

– Скажи, – глядя на меня, заговорил Альфред, – чем сейчас занимаются Зигфрид, Хэстен и Эрик?

– Они в Бемфлеоте, господин, – ответил я, – укрепляют свой лагерь. У них тридцать два корабля и достаточно людей, чтобы составить из них команды для этих кораблей.

– Ты сам видел это место? – вопросил отец Эркенвальд.

Я знал – двух священников привели на террасу, чтобы они стали свидетелями нашей беседы. Альфред – всегда осторожный – любил, чтобы такие беседы запоминались или записывались.