Мысы Дивади и Чорао скользнули мимо, и вскоре корабль пошел вдоль дальнего берега реки, не более чем в сотне шагов от него. Посмотрев вперед, Тейшейра увидел застывших в ожидании канониров и их лошадей, привязанных на порядочном расстоянии от берега. Пушки были нацелены на «Ажуду». Матросы с лотами по-прежнему выкрикивали замеры глубины: слева по борту — четыре сажени, справа по борту — свободно. Гонсалу держал корабль как можно дальше от берега, но когда по левому борту глубина уменьшалась до трех с половиной саженей, ему приходилось менять курс «Ажуды», всякий раз на десять градусов, легонько подталкивая ее обратно в фарватер и ближе к поджидающим пушкам.

— Они попробуют управиться за два залпа, — сказал Эштеван, глядя в ту же сторону, что и он. — На большее у них не хватит времени. Если мы проскочим над отмелью.

— Дон Франсишку внизу, с орудийными расчетами, — сказал Тейшейра. — Мы не останемся беззащитными.

Эштеван фыркнул.

— Мы и так перегружены, — сказал он. — Если он хочет помочь, пусть лучше выбросит все эти пушки за борт.

Пока он говорил, Тейшейра увидел, что люди на берегу быстро собрались у своих орудий, а сами пушки изрыгнули голубые дымки.

— Пригнуть головы! — проревел боцман, а мгновением позже до них долетели беспорядочные глухие щелчки. — Поторопились, — пояснил Эштеван, когда Тейшейра стал оглядываться в поисках повреждений. — Ядра упали впереди нас.

«Ажуда» невозмутимо двигалась дальше, и вскоре Тейшейра почти различил лица канониров, лихорадочно забивавших в пушки новые заряды пороха и ядра. Теперь наша очередь, подумал Тейшейра. Судно проходило прямо напротив орудий. Ну же, думал он, ты, болван, высокомерный крестьянин, давай, и, словно в ответ, сквозь люк донесся грубый рев дона Франсишку, раз, другой, а потом пушки «Ажуды» выстрелили.

Сначала он подумал, что попали в них самих. Потом — что взорвался пороховой погреб. С пушечной палубы вынеслась взрывная волна, мощный воздушный кулак, от удара которого содрогнулось все судно, и берег на секунду стал невидим из-за плотной завесы дыма. Казалось, после такого залпа ничто не могло уцелеть, но, когда дым развеялся, он увидел, что канониры остались невредимы и опять принялись за работу со своими орудиями.

— Промахнулись, — сказал Эштеван. — Теперь они нас накроют.

Тейшейра смотрел, как канониры на берегу перекатывают свои пушки, поворачивая их вслед удаляющемуся судну. Эштеван опустился на палубу.

— Когда можешь заглянуть в жерло, тогда они и стреляют, — сказал он с ухмылкой.

Тейшейра улегся рядом с боцманом.

Им пришлось ждать всего несколько секунд до нового призыва пригнуть головы, на этот раз исходившего от Гонсалу. В это самое мгновение из грузового люка выбрался дон Франсишку — лицо его почернело, и он сыпал проклятиями в адрес оставшихся внизу канониров. Тейшейра видел, как тот оглянулся, а затем вздрогнул, когда ближайший к нему моряк, пожилой человек, стоявший между двумя большими клетями, вдруг бросился на него. Но матрос упал прежде, чем достиг своей цели, и снова раздалось глухое потрескиванье. Дон Франсишку ухмыльнулся при виде промаха, и зубы его на фоне закопченного лица выглядели очень белыми. Об этом Тейшейра вспомнил впоследствии, как и о странном падении моряка — точно кто-то вдруг схватил его за ноги. А ведь рядом с ним никого не было. Последовали несколько всплесков, немного впереди корабля, по левому борту.

— Промахнулись, — сказал он Эштевану, но тот помотал головой, указывая на грот-мачту.

— Не совсем.

Брас по левому борту раскачивался, свешиваясь с конца рея. Шкафут под ним выглядел так, будто что-то оставило в нем вмятину. Дерево было расщеплено, а блок браса исчез.

— Этот человек болен!

Голос принадлежал дону Франсишку. Он перевернул матроса на спину и стоял над ним.

— Я говорю, этот человек болен! — крикнул он громче, но никто из команды не сдвинулся с места; все глядели вперед.

Дон Франсишку с отвращением осмотрелся, встретился взглядом Тейшейрой, стоявшим на полуюте, и выражение его лица стало еще жестче. Потом, не найдя ответа, он оставил моряка там, где тот лежал, стал пробираться, минуя множество препятствий, по палубе к баку, чтобы присоединиться к Гонсалу. Судно теперь двигалось быстро, выходя в устье реки и направляясь к открытому морю. Матросы молчали, и единственными звуками были выкрики лотовых, которые раздавались даже во время обстрела, — голоса их раскачивались взад-вперед, словно маятник.

— Свободно!

— Свободно!

Тейшейра оглянулся и увидел, что в городе уже разразилось наводнение. Вода в реке была переменчивой: ветер вспарывал ее поверхность в преддверии бури, а потом дожди разглаживали волны, и блеск воды тускнел. Тейшейра припомнил тяжкую теплоту муссонных ливней, дождевые капли величиной с мужской кулак. Сейчас черные тучи позади них громоздились друг на друга, складываясь в огромные башни, а порывы ветра все усиливались, ритмично наваливаясь на судно. Он слышал, как скрипят мачты, как трутся они о доски настила, а впереди виднелись смешанные воды: неспокойная поверхность устья уступала место размашистой зыби в том месте, где река становилась морем. Отмель была где-то там, невидимая под взбаламученной поверхностью.

Тейшейра представил себе этакий полумесяц, нору чудовищного червя, оградительно свернувшегося у речного устья. Говорили, что такие существа водятся во внутренних областях этой страны. В действительности, как он знал, эта отмель была утолщением песчаных наносов, которые течение Мандови способно было оттолкнуть только на такое расстояние, не дальше, неровным подводным плато, над которым местные плоскодонные пакели проскальзывали безо всякого для себя вреда. Все остальные суда ждали прилива. Как-то раз он вместе с растущей толпой наблюдал за тем, как сел здесь на мель «Синку Шагаш», убегавший от бури, а сейчас то же самое приходилось делать и им. Буря тогда настигла его и била корабль час за часом, пока не повалила набок, а потом снова била, пока тот не разломился посередине и не стал сбрасывать команду в бурные воды. Корабль слишком поздно отчалил; на него нахлынул отлив, срывая людей с палуб и увлекая их в море, где они и тонули. На берег выбрались всего пятеро. Тейшейра помнил, что одним из них был Гонсалу, но вины на него никакой возложено не было. Заслуга герцога.

Сейчас они были почти в точности посреди между мысами, и лоцман умолк: выбранное направление должно было позволить им пройти над отмелью. Гонсалу был совершенно неподвижен и до крайности сосредоточен. Он напряженно вглядывался вперед, словно бы вчитываясь в письмена вод. Умолк даже стоявший рядом с ним доц Франсишку. Лоцман старался найти пролом, какую-нибудь брешь в этой выгнутой плотине. Потом, намного раньше, чем ожидал Тейшейра, по кораблю пробежала мягкая дрожь и судно внезапно замедлило ход, так быстро, что даже лотовые не смогли ничего уловить, — словно корпус прошел через смоляное болото. «Ажуда» дернулась вперед и высвободилась.

— Господи, — бормотал Эштеван, — Господи, Господи, Господи…