Он увидел, что ему машет рукой Гонсалу.

— Внизу закончили? — прокричал тот.

— Остался только зверь, — прокричал в ответ Тейшейра.

Ветер так и норовил сбить их с ног. Снизу донеслось несколько глухих ударов, и он в неожиданном страхе оглянулся по сторонам.

— Пушечные порты закрывают! — объяснил Гонсалу.

Тейшейра благодарно кивнул и поднял взгляд: мачты сгибались под ветром, самые верхние реи трепетали, незакрепленные лини хлестали воздух. Секундой позже он упал ничком и заскользил по палубе.

Судно опрокинулось.

Лоцман на мгновение застыл, затем бросился вперед, увлекая за собой матросов.

— Все вп'ред!

Тейшейра поднялся и последовал за остальными. Нос «Ажуды» погружался в воду, она словно перегибалась в средней своей части, бимсы ее скрипели и протестующе напрягались, пока не стало казаться, что корабль может разломиться пополам, — но затем, с мучительной медлительностью, как будто море вокруг ее шпангоутов замерзло и она вырывалась на свободу с бесконечной осторожностью, корма начала подниматься. Так она повисела одно мгновение, затем скользнула вперед…

И остановилась.

Тейшейра взглянул на Гонсалу, лицо которого в этот момент не выражало ничего, кроме отчаяния. Потом какой-то шум пробился снизу сквозь завывания бури, и люди, сгрудившиеся в рубке на баке, стали озираться вокруг, напряженно и тревожно. Послышались глухие тяжелые удары, но их тут же перекрыли пронзительные вопли и крики, множество голосов поднялись разом, а потом один голос поднялся над ними всеми, и это был вопль невероятно долгий и громкий. Он внезапно прервался, словно задушенный или перерезанный, а последовавшие за ним звуки оказались погребены в какофонии бури.

Потом корабль двинулся снова, всем своим объемом и весом медленно и неукротимо соскальзывая в воду. Тейшейра поднял взгляд на Гонсалу, с грехом пополам балансировавшего на самом верху пирамиды из грузов. Ему казалось, что «Ажуда» просто зарывается носом в волны, ныряет вперед и вниз, чтобы никогда больше не подняться. Судно наклонялось и наклонялось, и он думал о том весе в носовой его части, который тянул их вперед и вниз. Он перекрестился и закрыл глаза, ожидая первого холодного шлепка воды.

Но хотя бушприт коснулся воды и, как позже сказал ему Эштеван, на корме руль судна на фут приподнялся над водой, корабль медленно соскользнул с отмели и нос его снова поднялся, а корма в конце концов опустилась в глубокую воду. Судно кренилось то влево, то вправо, раскачиваясь, прежде чем заново обрести равновесие. Тейшейра открыл глаза.

Больше им ничто не препятствовало. Ветер, налетавший сзади, толкал освободившуюся «Ажуду» вперед, на запад, в открытый океан.

Два тела зашили в мешки, а мешки бросили в море. Дон Франсишку, запинаясь, прочел заупокойную молитву, а потом матросы собрались у топки, где стали жечь благовония и распевать на своем языке. К этому бессвязному жужжанию моряки, казалось, присоединялись случайным образом, то по одному, то помногу, возвращаясь, как только это позволяли им их обязанности, меж тем как Осем присматривал за огнем и брошенными в него маленькими смолистыми кубиками, добиваясь, чтобы каждый из них прогорал полностью, обращаясь в кучку белоснежной золы.

— У Ганды под шкурой есть песок, знаете эту историю, дон Жайме?

Он помотал головой.

— В другой раз. Его может разозлить любая мелочь, и тогда, — он изобразил поджигание запала, — бум! Как чудесные пушки дона Франсишку. Он очень вспыльчив, старина Ганда. А эти глупые туземцы, они теряют голову при первом признаке опасности, а потом ко всему прочему теряют свои земли и становятся моряками, но это опять другая история. Тоже очень глупая.

Зверь вырвался и раздавил человека. Там, в темных недрах внизу, произошла лихорадочная свалка, давка, и, по словам дона Франсишку, один только зверь оставался спокоен, подогнав моряка к бочке, а затем навалившись на него. «С преизрядным тщанием», — так выразился фидалгу. Вот что означали те вопли, подумал Тейшейра. Корабль сдвинулся с отмели, и они снова поймали Ганду, окружив его со всех сторон грузами. Это не глупо, думал теперь Тейшейра, это смело — или, по крайней мере, хладнокровно. Он не сказал этого Осему, который все манипулировал смолистыми кубиками с помощью тонких щипчиков, осторожно передвигая их и заменяя, чтобы они горели равномерно.

Вторым погибшим был тот, кто упал во время обстрела. Эштеван осмотрел его на палубе в окружении толпы матросов, возможно, друзей несчастного, хотя, казалось, они больше любопытствуют, нежели печалятся. Сначала боцман не мог найти на нем ни единой отметины — ни пятна крови, ни хотя бы синяка. Дон Франсишку велел произвести повторный осмотр. Для начала Эштеван приподнял голову моряка, тут же, слегка поперхнувшись, уронил и снова нажал на нее большим пальцем. Она была мягкой. Кожа осталась нетронутой, но череп сзади сделался мягким, как влажная глина. Эштеван в недоумении посмотрел на стоявших рядом.

— Это то ядро, что попало в корабль, — сказал Тейшейра. Он показал на щепки в том месте, где ядро ударилось о шкафут. — Если оно слегка задело его голову, вот так… — Он изобразил полет снаряда, и тогда матросы поняли его и согласно закивали.

Дон Франсишку обращаться к нему не пожелал, сказав только:

— Значит, он погиб, защищая меня. Я обеспечу его семью. Это дело чести.

Он напустил на себя скорбный вид, а все матросы снова закивали, очень этим довольные, но потом посмотрели на труп так, точно он их каким-то образом беспокоил.

— Им нравится этот дон Франсишку, — продолжал Осем, стоя у топки. — Он — настоящий фидалгу. Они знают, что это такое. Давать деньги семье Виджара после того, как тот выказал такую тупость, — это, конечно, принесет ему огромное расположение матросов. Получить по голове летящим камнем! Смех да и только.

— Когда придет время, я напомню дону Франсишку о его обещании, — сказал Тейшейра.

— Не утруждайте себя, друг мой. Тупость Виджара такова, что этот глупец, даже умерев, неспособен воспользоваться своими возможностями. Нет у него никакой семьи.

— Но ведь матросы были довольны… — Такой оборот озадачил Тейшейру.

— Очень благородно со стороны дона Франсишку, — сказал Осем. — Даже бесполезный дар остается даром. Разве вы не помните, как благодарен был Музаффар за ваше предложение построить форт?

— Все равно я ему напомню, — упрямо сказал Тейшейра.

— Но, по-моему, дон Франсишку не захочет, чтобы ему о чем-нибудь напоминал дон Жайме, разве не так?

Тейшейра посмотрел на собеседника пристальнее. Когда он впервые увидел Осема, тот сидел сбоку от Музаффара, а король изо всех сил старался не уснуть. «Это все опиум, — признался он позже. — Не обращайте внимания. Объясните мне еще раз, зачем вы хотите построить для нас этот великолепный форт…»