Тьма расползлась по стене, словно пятно. Кристина со свистом втянула воздух, и Кьеран крепче сжал ее руку. Тьма дергалась и шевелилась, дрожала и преображалась. В ее глубине плясал свет, и Кристина разглядела разноцветное ночное небо страны фэйри. А внутри тени был сгусток еще более плотной тьмы – человек, закутанный в темный плащ. Когда тьма растаяла, Кристина сперва разглядела его усмешку, а потом и все остальное, и ее сердце словно остановилось.

Половина его лица была маской смерти, как у скелета, а другая половина – сияла дивной красотой. Плащ на его плечах был черным, с вышитой на нем сломанной короной. Человек стоял, расправив плечи, и ухмылялся половиной лица, глядя на Кьерана сверху вниз.

Они призвали вовсе не Адаона. Перед ними был Король Неблагого Двора.

– Нет! Нет! – рыдал Тавви, уткнувшись Джулиану в плечо. Известие о том, что он отправляется в Идрис с Алеком, Максом и Рафом, он принял хуже, чем Марк рассчитывал. Неужели даже при сообщении о короткой разлуке все дети так плачут, словно мир рушится, а их сердце разбито?

Не то чтобы Марк винил Тавви. Просто сам он, увидев, как Джулиан ходит по комнате, держа брата на руках и похлопывая его по спине, а Тавви рыдает, чувствовал себя так, словно его сердце рвалось на кусочки.

– Тавс, – нежно произнес Джулиан. Марку трудно было представить, что это голос того же юноши, который стоял перед Неблагим Королем, приставив нож к горлу наследного принца. – Это всего на день, максимум на два. Посмотришь каналы в Аликанте, увидишь Гард…

– Ты всегда уезжаешь! – Тавви захлебывался от рыданий, уткнувшись в рубашку брата. – Ты не можешь снова уехать!

Джулиан вздохнул. Он опустил голову и потерся щекой о непослушные кудри брата. Поверх головы Тавви он встретился взглядом с Марком. В его глазах не было ни укора, ни жалости к себе, только печаль.

И все же Марк чувствовал себя так, словно чувство вины вот-вот сломает ему ребра. «Если бы» – это слова на ветер, сказал как-то Кьеран, когда Марк рассуждал, встретились бы они вообще, если бы не присоединились к Дикой Охоте. Но сейчас он не мог остановить поток «если бы»: если бы он только мог остаться тогда с семьей, если бы Джулиану не пришлось быть для младших и матерью, и отцом, если бы Тавви не рос среди смертей и утрат… Может быть, тогда каждое прощание не воспринималось бы как в последний раз.

– Это не твоя вина, – произнес Магнус, бесшумно появившийся рядом с Марком. – Нельзя ничего исправить в прошлом. Всех нас, пока мы взрослеем, не минуют утраты. Всех, кроме редких счастливцев.

– Не могу ничего поделать. И жалею, что мой брат не из тех редких счастливцев, – сказал Марк. – Кто, как не ты, должен это понимать.

Магнус поглядел на Джулиана и Тавви. Малыш выплакал все слезы и цеплялся за старшего брата. Его плечи горестно поникли.

– Кто именно из братьев?

– Оба, – сказал Марк.

Магнус протянул руку и с любопытством коснулся сверкающего наконечника стрелы у Марка на шее.

– Узнаю, из чего это сделано, – заметил он. – Когда-то этот наконечник венчал оружие Королевского гвардейца Неблагого Двора.

Марк дотронулся до наконечника – холодного и гладкого. Несгибаемого, как сам Кьеран.

– Мне его подарил Кьеран.

– Ему цены нет, – сказал Магнус. Он обернулся на зов Алека и выпустил подвеску из рук.

Алек стоял с Максом на руках, рядом с Рафом, тут же лежал и небольшой мешок с их пожитками. Марк заметил, что Алеку почти столько же лет, сколько было бы Марку, если бы его не похитила Дикая Охота. Марк задумался, был бы он таким же зрелым, каким казался Алек, таким же собранным и способным позаботиться и о себе, и о других.

Магнус поцеловал Алека и с безграничной нежностью взъерошил его волосы. Он наклонился, чтобы поцеловать Макса и Рафа. Потом выпрямился и начал создавать портал. С его пальцев летели искры, и воздух перед ним словно замерцал.

Тавви на руках у Джулиана превратился в комок отчаяния. Джулиан прижал его к себе еще крепче, мышцы его рук напряглись, и принялся нашептывать ему что-то успокаивающее. Марку хотелось подойти к ним, но он не мог заставить себя тронуться с места. Даже в несчастье они казались единым целым, и никто другой был им не нужен.

Но стоило боли пронзить руку Марка, как грустные мысли вылетели у него из головы. Он схватился за запястье и ощутил пальцами агонизирующую открытую рану, скользкую кровь. Что-то не так, – подумал он; а потом: – Кристина!

Он сорвался с места. Посреди комнаты рос и мерцал портал; сквозь него Марк, пробегая мимо, разглядел контур демонических башен.

Что-то подсказывало ему, что он приближается к Кристине, но, к его удивлению, боль в запястье не утихала. Она пульсировала, как тревожный сигнал маяка.

Дверь ее комнаты была закрыта. Марк выбил ее плечом, не тратя времени на то, чтобы повернуть ручку. Дверь распахнулся, и Марк едва не упал внутрь.

Он закашлялся, глаза щипало. В спальне пахло гарью, как будто тут сгорело что-то органическое – например, палая листва или подгнившие фрукты. В комнате было темно, но глаза Марка быстро привыкли, и он увидел Кристину и Кьерана, стоявших в ногах кровати. Кристина сжимала в руке нож-бабочку. Над ними нависла тяжелая тень – нет, не тень, понял Марк, подойдя поближе. Проекция.

Проекция Короля Неблагого Двора. Обе стороны его лица светились чудовищным весельем – и та, что была прекрасна и величественна, и та, где скалился мерзкий скелет.

– Ты хотел призвать своего брата? – презрительно усмехнулся Король, не сводя с Кьерана глаз. – И ты думал, что я не почувствую, как ты тянешься в страну фэйри, разыскивая мою собственную плоть и кровь? Ты глупец, Кьеран, и всегда им был.

– Что ты сделал с Адаоном? – От лица Кьерана отхлынула кровь. – Он ничего не знал. Он понятия не имел, что я собираюсь его призвать.

– Не тревожься за других, – сказал Король. – Тревожься за себя, Кьеран Королевский сын.

– Я долго был Кьераном Охотником, – сказал Кьеран.

Лицо Короля потемнело.

– А должен называться Кьераном Изменником, – сказал он. – Кьераном Предателем. Кьераном Братоубийцей. Это больше тебе подходит.

– Он защищался, – резко сказала Кристина. – Если бы он не убил Эрека, то погиб бы сам. И он защищал меня.

Король удостоил ее презрительного взгляда.

– Это и есть измена, глупая девица, – сказал он. – Ставить жизнь Сумеречных охотников выше жизни собственного народа – что может быть хуже?

– Продать собственного сына Дикой Охоте, потому что тревожился, что народ любит его больше тебя, – вставил Марк. – Вот что хуже.

Кристина и Кьеран с изумлением посмотрели на него. Они не слышали, как он вошел. Король, впрочем, не выказал ни малейшего удивления.

– Марк Блэкторн, – произнес он. – Даже любовников мой сын выбирает среди врагов своего народа. И что же это говорит о нем?