Трудно понимать обстановку ясней и трезвей. Она отлично сознаёт, до какой степени она уже запутана в тенётах легального инквизиционного процесса, отлично понимает также, сколько трусости и предательства в лагере её короля. Простота голубиная, конечно, но и мудрость змеиная. «Была хитра женскою хитростью», – скажет через 25 лет честно ненавидящий её Бопер.

Опять они «пространно увещевали» её, грозя вечным огнём её душе и просто огнём её телу.

– Никогда вы не сделаете этого со мной без того, чтоб за это не пришлось вам худо, – и телам и душам!

«Назовите нам хоть одну причину, почему вы отказываетесь подчиняться!»

Она молчала.

«Мы, епископ, сказали ей, чтоб она остерегалась… и передумала бы».

– Сколько времени вы даёте мне, чтобы подумать?

Кошон потребовал, чтобы она ответила тут же. Она опять молчала.

«Вышеназванную Жанну увели назад в её тюрьму».

Через неделю, 9 мая, её привели в Большую башню Руанского замка, где был устроен застенок. «Ей показали орудия пытки, находившиеся совсем близко в башне. Тут же присутствовали наши служители, готовые подвергнуть её пытке, дабы вернуть её на путь истинный».

– Правда, если даже вы будете рвать меня на куски и вырвете душу из моего тела, – да, и тогда я не скажу вам ничего другого. А если бы и сказала что-нибудь, я всегда буду говорить потом, что вы меня заставили силой.

Даже по инквизиционному праву каждый обвиняемый мог в двухнедельный срок отказаться от любого признания, сделанного под пыткой. А в данном случае было ясно как день, что она поступит так, как говорит. Пытать её становилось бессмысленным.

Она продолжала:

– В день Воздвижения (3 мая) меня утешил святой Гавриил (опять новый гость с неба, уже упомянутый несколько раз, – какая-то новая страница в её подлинной жизни, открывшаяся в эти последние недели. – С. О.). И знайте, что это был архангел Гавриил: я узнала это через мои Голоса. И я просила у них совета, должна ли я подчиниться Церкви, потому что церковные люди сильно меня к этому понуждают; и они сказали мне, что если я хочу, чтобы Господь мне помог, я должна предать Ему все мои дела. Я знаю, что Господь всегда был господином всех моих дел и что Враг никогда не имел власти над моими делами. И ещё я спросила мои Голоса, сожгут ли меня; и Голоса мне ответили, чтоб я положилась на Господа, и Господь мне поможет.

Опять они спросили, примет ли она суждение архиепископа Реймского относительно «знака короны».

Не без основания она боялась в этом случае не только непонимания, но и просто предательства.

– Вызовите его, я послушаю, что он скажет, и тогда вам отвечу. Он не посмеет сказать обратное тому, что говорила вам я!

Вопрос о том, применять ли пытку, оставили открытым и только 12 мая поставили его на голосование. Первым подал своё мнение Рауль Руссе – впоследствии архиепископ Руанский: «Нет, чтобы не подать повод для клеветы на столь прекрасно проведённый процесс». Три человека голосовали за пытку: Морель, Тома Курсельский и Луазелер, мотивировавший своё мнение тем, что пытка «была бы лекарством для её души». Большинство высказалось против.

* * *

18 мая Бопер, Ла-Турен и Миди вернулись из Парижа. На следующий же день Кошон собрал весь синклит и огласил решение Университета, подчеркнув, что судьи «и без этого могли бы вести дело дальше, но почли за благо запросить мнение alma mater – Парижского университета, ради его чести и для всеобщего назидания».

Для всеобщего назидания Университет сделал всё что мог. Получив наконец долгожданную возможность расправиться непосредственно, а не только через своего самого блестящего представителя с той, «чьим широко распространившимся ядом была отравлена, казалось, христианская паства всего западного мира», Университет взялся за дело с присущей ему торжественностью и с упоением. 29 апреля ректор (Пётр Гулайский) доложил Двенадцать статей на общем собрании всех факультетов и «наций». По его предложению дело было передано на рассмотрение двух компетентных факультетов – богословского и канонического. Оба усердно проработали две недели в полном составе и в комиссиях. 14 мая вновь был созван пленум Университета и были заслушаны «заключения досточтимых факультетов».

Решение богословов – один вопль ненависти: «Принимая во внимание предназначение, формы и характер её откровений, состояние данного лица, место и прочие обстоятельства, заявляем, что эти откровения являются лживым вымыслом или происходят от злых духов, таковых как Велиал, Сатана и Бегемот… Изменница, коварная, жестокая, жаждущая пролития человеческой крови, мятежница, толкающая к тирании… не чтущая своих родителей… впадала в отчаяние, доходившее до самоубийства… хулит Бога, приписывая Ему свои откровения… идолопоклонница, призывающая демонов, заблуждающаяся в вере, раскольница, отступница».

Канонический факультет повторял то же самое – сжечь, – но постарался дать несколько более подробное обоснование:

«Раскольница, ибо раскол есть незаконное отделение от единства Церкви; тем самым она противится члену Символа Веры о Церкви; а кто противится этому члену, является также еретиком; отступница, ибо волосы, которые Бог ей дал в покрывало, она обрезала без оснований, а также одевалась мужчиной; лгунья, ибо она не подтверждает своё призвание ни чудом, ни особым свидетельством Писания».

Решение было тут же ратифицировано всеми факультетами и «нациями».

«Ваша испытанная мудрость, – писал Университет Кошону, – не перестаёт быть надёжнейшей опорой святой веры; ваша недремлющая опытность поддерживает ваше благое стремление к общественному спасению. Мужественный пыл вашего искреннего рвения в особенности проявился в полной мере… когда эта женщина, обычно называемая Девушкой, была передана в руки вашего правосудия… Да будет этот соблазн прекращён наказанием, достойным преступления… за каковые заслуги Князь Пастырей, без сомнения, вознаградит ваше пастырское благочестие венцом нетленной славы».

Шаги, предпринятые перед Сорбонной Кошоном, были поддержаны и особым посланием английского правительства. В ответном обращении к «государю нашему королю Франции и Англии» Университет благодарил «за начатое весьма благое дело в защиту нашей святой веры – судебный процесс против этой женщины, называемой Девушкой, против её соблазна и её преступлений, которые мы уже описывали многократно… Мы смиренно умоляем ваше высочество[30] о том, чтобы это дело было скорейшим образом доведено до конца, дабы народ, столь соблазнённый этой женщиной, был возвращён к доброму учению и к святой вере».

Руанским клирикам оставалось только присоединиться со спокойной совестью к решениям корпорации, организовывавшей и направлявшей общественное мнение не во французском только, но в западноевропейском масштабе. Заслушав доклад Кошона, многие из них высказались в том смысле, что теперь «дело можно закончить в один день». Было постановлено: увещевать её ещё раз, и если она будет упорствовать, закрыть дело и вынести приговор.