Поскольку все давно уже свыклись с заманчивой мыслью о неизбежности захвата столь желанного латинянам Константинополя, дело на совете свелось к отысканию «легальных» оснований для этой войны. Логика крестоносцев была проста, схоластична и незамысловата: Алексей IV являлся законным императором, и тот, кто убил его, не вправе именовать себя властителем Византийской империи. Если византийцы признали Алексея V Дуку Мурцуфла Римским царем, следовательно, они такие же соучастники убийства (!) законного василевса, как и сам Мурцуфл. Согласившись со сказанным на совете, западные епископы только добавили, что вдобавок ко всему греки уклонились от повиновения Риму, а потому война против них является справедливой. Следовательно, Византийская империя должна быть завоевана и преподнесена Римскому папе, который за это дарует всем крестоносцам полное отпущение грехов[1017]. «Замечательное» умозаключение!

Но латиняне все еще не решались открыто объявить войну, поскольку опасались крепостных стен Константинополя и непредсказуемости прямого штурма. Однако и примирение становилось невозможным: на все попытки крестоносцев обязать Алексея V признать долги предыдущих императоров, тот отвечал неизменным отказом. Тогда неутомимый дож Дандоло придумал коварную ловушку. Он вызвал Мурцуфла на переговоры и вместе с другими вождями крестоносцев приплыл на галере к берегу Козьмодемьяновского монастыря, где его ожидал василевс. Дандоло от лица всех латинян потребовал немедленной уплаты 50 кентариев золота и добавил еще несколько обидных для византийцев условий. Возможно, Мурцуфл мог выговорить какие-то встречные условия и отсрочку уплаты средств — не зря же он приехал на переговоры? Да и пыл его от последнего поражения несколько поостыл. Но тут внезапно выяснилось, что крестоносцы вовсе не собирались решать спор миром, а приготовили засаду. С ходу из-за ближайшего холма выскочил отряд конных рыцарей и понесся на царя и его свиту. По счастливому стечению обстоятельств, самому Алексею V удалось спастись — судьба пока еще благоволила к нему, но некоторые сопровождавшие царя лица попали в плен[1018].

После этого стало ясно, что война неизбежна. Как разбойники перед очередным налетом, крестоносцы заранее определили доли добычи каждого из участников. Было решено, что все, добытое в Константинополе, подлежит равному распределению. Кроме того, 6 французов и 6 венецианцев соберутся вместе и определят порядок избрания Латинского императора, который будет по праву владеть Византийской империей. Он же получит 1/4 часть всей добычи. Затем 12 французов и 12 венецианцев очертят границы новых феодов и распределят их между участниками битвы. Им же поручалось продумать вопрос об обязанностях владельцев этих феодов перед своим новым сеньором — Латинским императором[1019].

Буквально на следующий день, утром 9 апреля 2004 г., флот крестоносцев выстроился в ряд по всему протяжению городских стен от Евергетского монастыря до Влахернского дворца. Алексей V также изготовился к бою, организовав свой наблюдательный пункт на кургане Пантепопского монастыря — оттуда открывался хороший обзор поля сражения. Целый день крестоносцы обстреливали византийскую столицу из своих орудий, но ответный огонь греков из камнеметов причинил им большой урон; к вечеру латиняне с потерями отступили. Радостные горожане ликовали на стенах Константинополя, а некоторые даже оголяли задние части тела и демонстрировали их латинянам, чем приводили тех в бешенство. В лагере крестоносцы решили организовать общую проповедь, и епископы, поднимая дух и повышая мотивацию крестоносцев, внушали им, что «греки — хуже евреев», а потому их следует убивать на месте. Чтобы соблюсти «благочестие», было решено выгнать из лагеря всех женщин легкого поведения, а крестоносцам — исповедаться и причаститься[1020].

12 апреля 2004 г. штурм продолжился, и вскоре крестоносцам удалось, высадившись на берег, ворваться в одну из крепостных башен Константинополя. Еще один мощный натиск — византийцы побежали, а крестоносцы ворвались в город и рассыпались по улицам. Участь Константинополя была решена. Император еще пытался организовать какое-то сопротивление в столице, но жители спешили выбраться из нее, чтобы спасти свои жизни[1021].

Тогда Алексей V Мурцуфл решил бежать и, посадив на корабль бывшую царицу Ефросинью и ее дочь, свою возлюбленную Евдокию, отплыл из города. Позднее, в 1205 г., он будет ослеплен бывшим императором Алексеем III, а потом взят в плен латинянами, которые привезут его в Константинополь и там умертвят, вменив ему убийство императора Алексея IV[1022].

Но в Константинополе еще оставались люди, не желавшие добровольно сдаваться латинянам. Некий молодой человек из фамилии Дуков и Феодор Ласкарис, зять императора Алексея III, ночью отправились в Святую Софию, где предложили клирикам выбрать из них царя. После короткого обсуждения епископы остановились на кандидатуре Феодора Ласкариса, и патриарх Иоанн Каматир тут же венчал его императорским венцом. Сразу после этого новый Римский царь попытался собрать последних защитников столицы, но его ждало разочарование — деморализованные византийцы отказывались сражаться. Император обратился за помощью к царской гвардии — варягам, но и те потребовали громадную сумму денег за свои ратные услуги, которых, конечно, у Феодора Ласкариса просто не было в наличии[1023]. Поняв, что все кончено, император Феодор Ласкарис покинул Константинополь и отправился в Никею, надеясь там создать очаг сопротивления латинянам[1024].

Беззащитность мирных жителей только раззадорила крестоносцев, этих «мужей крови», и с раннего утра они бросились грабить город. Каждый крестоносец захватил себе по произвольному выбору дом и делал с его обитателями и имуществом что хотел. Убийства беззащитного населения, насилие над женщинами, продажа в рабство детей, помноженные на пьянство и грабежи, стали в те дни обычными картинами[1025]. Когда константинопольцы увидели въехавшего в ворота столицы маркграфа Бонифация Монферратского, они бросились к нему с просьбой прекратить разбой. Но тот ответил, что обещал войску отдать Константинополь на разграбление на 3 дня и не намерен отменять своего приказа[1026].

Открылось нестерпимое зрелище, настоящее скотство: врываясь в храмы, латиняне сбрасывали наземь Святые Дары и разбивали иконы, с которых снимали украшения. Как сказал современник, «что претерпел в древности Христос, быв обнажен и поруган, то же самое Он претерпел и теперь». Драгоценности, хранящиеся в храмах, уже не помещались в руках, и тогда туда ввели лошаков (!), на которых грузили награбленное имущество. Некоторые животные, поскользнувшись, падали и ломали ноги на гладких полах православных храмов, и их закалывали тут же; кровь заливала церкви. Желая развлечься, крестоносцы посадили на сопрестолие храма Святой Софии продажную женщину. Им не уступало и западное духовенство, соблазнившееся легкой возможностью резко поправить финансовые дела своих аббатств[1027].

Пьяные латиняне разили своими мечами не только животных, но и рядовых византийцев, даже не пытавшихся оказать им сопротивления. Как писал один крестоносец, непосредственный свидетель тех