Кохан спросил его, как он намерен поступить. Он в ответ пожал лишь плечами.

Фаворит короля был недоволен, что не получил никакой благодарности за оказанную помощь. Сидевший даже не встал при его входе.

Низко опущенный капюшон увеличивал любопытство Равы.

– Мы вам помогли освободиться из рук епископа, – произнес Кохан, –который не имел бы к вам сострадания. Кто знает? Может вы и жизнью поплатились бы.

– Жизнью? – пробормотал черный вождь. – А жизнь это что? Умереть ведь надобно…

Он говорил медленно, насмешливым тоном: голос его казался знакомым.

– Кто ты такой? – спросил Кохан, приблизившись к нему.

– Человек; поэтому я должен умереть так же, как и ты, – равнодушно ответил бичевник.

– Если ты хотел нести наказание за свои грехи, – отозвался Кохан, –то значит, жизнь в твоих глазах имеет какую-нибудь цену. У тебя будет время для того, чтобы каяться.

Черный вождь ничего не ответил. Кохану было досадно, и он начал терять терпение.

– Куда же ты думаешь направить свои стопы? – спросил он.

– В свет, искать таких же, как я, и идти дальше, призывая грешников к покаянию.

– Вас схватят.

Кающийся пожал плечами.

Не добившись от него ответа, раздраженный его сопротивлением, Кохан, пробормотав что-то, ушел, стукнув дверьми.

Когда Казимир собирался вечером лечь спать, Кохан начал ему рассказывать о своем свидании и о разговоре с вождем бичевников. Король был очень заинтересован этим рассказом.

– Кто же этот человек? – спросил Казимир.

– Он не желает ни показать своего лица, ни сказать что-нибудь о себе, – произнес Кохан, – а я присягнул бы, что его где-то видел и слышал его голос…

Казимир задумался и, лежа уже в постели, позвал обратно уходившего фаворита.

– Кохан! Я должен увидеть этого человека.

Рава энергично этому воспротивился.

– Ваше величество, это зрелище не для вас, – произнес он. – Оно вас не развеселит, а печали у вас и так достаточно. Вы от него ни слова не добьетесь.

– Я? – спросил король. – Я?

– Он дикий.

– Я хочу видеть дикого, – повторил Казимир.

Рава ничего не ответил и ушел. Он полагал, что король забудет о своей фантазии, а он тем временем сплавит бичевника из замка. Но на следующее утро король два раза настойчиво напомнил ему о том, что он должен увидеть этого человека.

Когда Казимир так настойчиво проявлял свою волю, Рава не смел ему противоречить.

Король приказал Кохану, чтобы вечером он его проводил к таинственному кающемуся.

Опасаясь, что дикий человек, не зная в лицо короля, может его принять так же, как и Кохана, и желая этого избегнуть, Рава побежал к нему, чтобы предупредить его, что добродетельный и милосердный король желает его видеть.

– Зачем? – произнес он. – Король мне не нужен, и я ему тоже не нужен; мой король теперь на небе, я его одного знаю… Тот, который когда-то был моим королем, убил мою семью, обесчестил мою сестру, убил отца, присудил к изгнанию весь мой род…

Говоря эти слова, он встал, приподнял капюшон и Кохан с ужасом увидел лицо Амадея, брата Клары, вид которого когда-то напоминал королю о самых тяжелых минутах его жизни и служил как бы предвестником несчастья.

Кохан испугался и хотел немедленно побежать к Казимиру, чтобы не допустить этой встречи, но в сенях послышались шаги. Дрожавший Рава преградил дорогу королю.

– Ваше величество! Вам нельзя видеть этого человека.

Выражение лица фаворита, вместо того, чтобы напугать Казимира, возбудило еще больше его любопытство. Он насупился.

– Пусти меня, – крикнул он грозно, – пусти!

Кохан упал перед ним на колени.

– Я не пущу вас! – воскликнул он, хватаясь за одежду короля.

Но Казимир вырвался из его рук и, направившись смелыми шагами к дверям, открыл их. Черный вождь сидел, опираясь на руку, с закрытым лицом, и при входе короля не поднял головы.

Казимир хлопнул его по плечу.

– Встань, говори, кто ты такой? Я хочу видеть твое лицо.

Вздох вырвался из уст сидевшего; он выпрямился и, худой черной рукой откинув капюшон, встал, не говоря ни слова; король, узнав его, побледнел и отодвинулся на шаг.

– Это ты? – спросил он, изумленный.

Наступило продолжительное молчание.

– За какие грехи ты себя наказываешь? – спросил Казимир.

Амадея устремил взгляд на него.

– За какие? Может быть за твои, король! – произнес он насмешливо. – Я каюсь и молю Бога, чтобы перестала литься наша кровь, чтобы не все Амадеи закончили свою жалкую жизнь, разорванные лошадьми на четыре части… Я несу наказание и за вас, чтобы Господь простил и вас за то, что вы дали приют последнему из нашего рода.

Взволнованный король молча слушал.

– Ты уже покаялся, – произнес он после короткого перерыва слабым голосом. – Возвратись…

– Куда? – спросил с насмешкой Амадей. – Там, куда я хотел бы возвратиться, на моей родине меня ожидают лишь воспоминание о преступлении, стыд и могила… А здесь? Чужая страна… Я хотел прикрепиться к ней… Не мог… Душа моя упорно рвется в другое место!.. У меня своего дома нет, и я не хочу его иметь…

– Желаешь ли ты чего-нибудь от меня? – спросил король тихим голосом. – Чтобы меня отпустили… Я уйду, – произнес он, – мне ничего не нужно…

Король постоял еще с минуту и, медленно повернувшись, молча вышел. В этот день Казимир никого видеть не хотел, даже и ксендза Яна, бывшего еще при дворе. Один лишь Кохан молча прислуживал ему.

Королю нужно было много времени, чтобы переварить в себе горечь и печаль сегодняшнего дня.

Кохан послал за Сухвильком, потому что лишь он один мог так заинтересовать короля государственными делами и завладеть всем его вниманием, чтоб все огорчения уступали на задний план перед делами, которые король считал своей обязанностью и жизненной задачей.

Ксендз Сухвильк прибыл, привозя с собой приготовленные законы о высших судебных инстанциях для колонистов, поселившихся на основании немецкого закона. Вержинек принес проекты и планы, как заново устроить соляные копи в Величке.

Эти два дела государственной важности вывели Казимира из его оцепенения. Его старались как можно больше занять ими.

Вержинеку приходилось вызывать чиновников из копей; ксендз Сухвильк должен был совещаться с теми, которые поселились на основании магдебургского права, а таких было много в стране.

Королю не давали отдыха, но усталость была для него избавлением, принося с собой забвение и не давая ему мысленно погружаться в прошлое. Между тем, спор между королем и епископом тянулся без конца и не давал спокойствия. Король вынужден был отправить своего посла к папе. Кохан, наконец, уже не знал, чем развлечь своего любимого пана, у которого всегда было вдоволь работы и заботы, но который,