эсестета о буржуазной эпохе - аргументация против принятия такой катастрофической утраты. По словам историка экономики Стивена Дэвиса, "восстановить связь между буржуа и художником [и интеллектуалом] - одна из задач нашего времени". Нам нужны буржуазные добродетели, основные семь в различных идиосинкразических сочетаниях, обрамляющие нашу этическую жизнь, а не только добродетель "Только благоразумие". Нам нужна буржуазная риторика, поддерживающая столь богатую и обогащающую палитру добродетелей. Буржуазные инновации, поддерживаемые такой риторикой, возвысили бедных всего мира. В масштабах реального облегчения бедности от нововведений типа "позвольте", которые практиковались в Англии в XIX веке и сегодня в таких странах, как Китай и Индия, политика и программы, направленные на бедных, часто оказываются не слишком полезными. Капельки личной или религиозной благотворительности, иностранная помощь от государства к государству или помощь от ваших добрых друзей из среднего класса часто были незначительными по размеру, а нередко и вовсе наносили ущерб бедным или разворовывались богатыми по пути к бедным. Нельзя объяснить рост реальных доходов в богатых странах, таких как США или Италия, скажем, в десять раз с 1900 г., ссылками на законы о восьмичасовом рабочем дне или защиту женского труда (например, американское защитное законодательство 1920-х годов, запрещавшее женщинам работать более восьми часов, что не позволяло им стать контролерами, приходящими рано и уходящими поздно). И если бы законы о минимальной заработной плате могли объяснить десятикратный рост доходов, это было бы замечательно - взрыв реального дохода, вызванный запретом определенных операций, да еще и простым актом парламента. К сожалению, деятельность правительств не является таким чудотворным средством. Суды, здравоохранение, некоторые виды полиции, некоторые виды армии, законы о гражданских правах и, пока их не захватили бюрократия и профсоюзы, стремящиеся к пожизненному найму и большим пенсиям, государственные школы были прекрасными идеями. Однако большая часть современного обогащения приходится на инновации. Лишь незначительная часть - если она действительно положительна для бедных в целом - может быть поставлена в заслугу правительству или профсоюзам на рынках.

А возврат к полномасштабному централизованному плановому социализму или фашизму в том виде, в котором его до сих пор жаждут многие церковники на старых социалистических, старых националистических или новых экологических основаниях, будет катострофой. Об этом можно судить по человеческим результатам реально существовавших социализма и фашизма, господствовавших на значительных пространствах земного шара в течение двадцатого века. Удивительно, но либеральный капитализм, который левые и правые презирали в 1920-е годы как "желаемое за действительное", на который не возлагали больших надежд в 1930-1940-е годы и который в 1990-2000-е годы рискует (по выражению Фрэнсиса Фукуямы) надоесть людям и перестать его защищать, оказался успешным экспериментом. Было бы научно странно игнорировать материальные и духовные провалы полноценного социализма с 1917 года по настоящее время, от Союза Советских Социалистических Республик до КНДР, или полноценного фашизма с 1922 по 1945 год, с продолжениями после 1945 года в Испании и Португалии, в Ираке и Сирии. Точно так же было бы ненаучно игнорировать современные примеры рыночных инноваций в Китае и Индии или зачатки инноваций, начиная с риторических изменений на берегах Северного моря около 1700 г. и заканчивая фактором шестнадцать или сто.

С другой стороны, по тем же причинам, которые я привел здесь, не веря в то, что рост эффективности лежит в основе экономического роста в прошлом, я не считаю, что в ближайшем будущем неэффективность государства всеобщего благосостояния или профсоюзов с высокой численностью рабочей силы должна вызывать серьезные опасения - до тех пор, пока инновации, поддерживаемые достоинством и свободой буржуазии, не будут сильно повреждены. Треугольники Харбергера - это не путь к большому богатству, и, следовательно, потеря нескольких из них в результате экономически неэффективных соглашений не должна вызывать больших сожалений. Именно к такому выводу пришел Харбергер, что противоречит его (и моим) идеологическим пристрастиям. Пруденция - добродетель, и это хорошо. Но и другие из семи добродетелей - воздержание, справедливость, мужество, любовь, вера и надежда - тоже поддерживают инновации, если они носят буржуазный характер.

Шведская экономика, например, сохраняет значительную долю буржуазного и инновационного динамизма, несмотря на все выплаты после 1960-х годов трудоспособному населению, решившему не работать (обычные прогулы работающих в этой самой здоровой из современных стран достигают fifty дней в году - новая, клиническая версия старого святого понедельника ["У меня аллергия на электричество", - говорят неработающие шведы]). Действительно, можно утверждать, что государство всеобщего благосостояния позволяет шведам использовать предпринимательский шанс, подобно более высокому среднему доходу в США и отсутствию стигмы, связанной с банкротством. В 1960 г. Швеция была нормальной, богатой и капиталистической страной, которая благодаря либеральным реформам 1850-х гг. превратилась из самой бедной страны Европы (за исключением только России) в четвертую по богатству в мире.

В Швеции, например, национализация никогда не была популярна, и большинство компаний являются частными: Автомобильное подразделение Saab было частным, и когда оно принадлежало General Motors, в 2009 г. ему спокойно разрешили обанкротиться. В 1938 году в Зальтшёбадене, когда Рузвельт в США все еще разглагольствовал против экономических роялистов и пугал инвестиционный класс, профсоюзы и корпорации Швеции соглашались на мир в промышленности при социал-демократическом режиме, который предоставлял промышленникам широкую свободу действий для инвестирования в технологии и получения прибыли. Либеральный экономический рывок в Швеции конца XIX века нашел отклик в рывке государства всеобщего благосостояния середины XX века. Правда, эпоха более догматического и профсоюзного расширения государства всеобщего благосостояния с 1960 по 1990 год (Улоф Пальме в 1960-е годы говорил: "Политические ветры - левые, давайте отплывем") привела к тому, что доходы населения Швеции упали до семнадцатого места в мире, хотя и с выигрышем в виде ликвидации значительной части бедности.8 Но государства всеобщего благосостояния, подобные шведскому или голландскому, как мы уже знаем, на самом деле не были первым шагом на пути к крепостному праву. Во всяком случае, пока не стали, несмотря на шокирующие многих из нас, американцев, итальянцев или индийцев, шведские или голландские предположения о том, что правительственные учреждения почти всегда имеют в виду общественное благо или что для учреждений высокой культуры и комитетов по управлению рисковым капиталом вполне естественно быть функциями государства.

Как ученый-эмпирик я должен признать, что социал-демократия имеет успех, по крайней мере, в странах с традициями хорошего управления (и после достижения современного уровня жизни при капиталистических режимах; фактически такая последовательность - это ортодоксальный марксизм: социализм срывается как плод с дерева зрелого капитализма). Я должен признать это, если я также собираюсь обвинить социалистов централизованного планирования или радикальных экологов в невнимании к фактам. Факты говорят о