Мы стали подниматься, Сталин, недоумевая, спросил: — Это кто — писатели? Разве им не интересно послушать про кино? Пусть останутся.

Мы опять уселись на свои места. Теперь со стороны можно было спокойно понаблюдать, как ведут себя кинематографисты, когда их работу обсуждают на столь высоком заседании. Наши дела, нам казалось, окончились благополучно. Не зря ведь Сталин столь благосклонно оставил нас послушать…»

Андрей Жданов, курировавший ещё с довоенных времён и кинематограф, в июне 1946 года представлял на утверждение политбюро первый послевоенный план производства художественных фильмов на 1946—1947 годы. Месяцем позднее по его предложению политбюро приняло решение об участии советских фильмов в международных кинофестивалях в Венеции и Каннах.

Докладчиком по кинематографической части заседания Оргбюро ЦК 9 августа 1946 года был сам Жданов. Рассматривалась вторая часть кинофильма «Большая жизнь» (первая часть вышла ещё до войны и была лидером советского кинопроката 1940 года). Посвященная восстановлению Донбасса картина была раскритикована Ждановым. Вспоминает Капица:

«Андрей Александрович сказал, что в этом кинопроизведении нет идей, смешаны две эпохи… Остаётся впечатление, что не было достижений в технике после пятилеток. Показан примитивный, грубый физический труд. Коллектив всё делает на свой риск, даже вопреки решениям государственных органов. Разве мыслимо восстановление без организаторской роли государства. Восстанавливают шахту, и никто не вспомнит, что прошла тяжёлая, всё разрушившая война. Общая обстановка в фильме не соответствует жизненной правде.

— Мы мобилизовали миллион работников на Донбасс! — вставил Сталин.

— В "Большой жизни" никто не поднимает людей на восстановление, — продолжал Жданов. — Руководители словно изолированы от народа. Герои фильма малокультурны, политически плохо воспитаны. В картине не соблюдена пропорция личного и государственного.

— Сколько израсходовано денег? — вдруг спросил Сталин.

— Четыре миллиона восемьсот тысяч, — торопливо ответил режиссёр.

— Пропали деньги! — как бы про себя пожалел Сталин…»В выступлениях Сталина и Жданова также шла речь о фильме «Адмирал Нахимов» и второй серии фильма «Иван Грозный» Эйзенштейна. Заседание оргбюро закончилось далеко за полночь. После кинематографа рассматривали репертуар драматических театров.

«Мы ушли с заседания, — пишет в мемуарах Капица, — возбуждённые встречей со Сталиным и потрясённые его короткими выступлениями. Ни на какой транспорт садиться не хотелось, до гостиницы "Москва" шли пешком. Всю дорогу восхищались: "Вот она — гениальная простота! Такой занятой, а почти все журналы читает и фильмы смотрит. Ну и работоспособность! А как чётко и ясно формулирует!"

…И на Зощенко, казалось нам, Сталин не зря сердился. Ведь в самую тяжёлую годину войны Михаил Михайлович в повести "Перед восходом солнца" начал копаться в себе, пытаясь объяснить происхождение своей тоски, хандры, угнетённого состояния духа. Не до этого тогда было. Да и теперь с обезьянкой…

Через день в гостиницу "Москва" приехал Андрей Александрович Жданов. Нас пригласили в номер Попкова. Здесь Жданов зачитал проект постановления ЦК о журналах "Звезда" и "Ленинград". В нём были важные и нужные пункты о том, что советская литература не может быть безыдейной и аполитичной, что она обязана помочь государству воспитывать молодёжь бодрой, верящей в своё дело, готовой преодолеть всяческие препятствия, но резкость формулировок и несправедливость по отношению к Зощенко, Ахматовой и другим писателям ошеломила меня. Ничего подобного мы не ждали. Нам казалось, что в конце заседания все относились к нам со снисхождением и пониманием обстановки, сложившейся в городе, едва оправлявшемся после девятисотдневной блокады.

После некоторого замешательства мы попытались смягчить формулировки, стали вносить поправки. Но Жданов не принимал их.

— Подрессорить хотите? — спросил он, — Не выйдет!» Здесь Жданов употребил одно из своих любимых слове чек, «подрессорить». Он подчеркнул, что Сталин одобрил проект постановления, и текст его изменениям теперь не подлежит.

Вернёмся к воспоминаниям Капицы: «— Ну что ж, друзья, — сказал Жданов, — собирайтесь в путь. Сегодня выезжаем "Красной стрелой" в Ленинград. Меня и Прокофьева он попросил задержаться.

— Мне с вами нужно посоветоваться о новом составе редколлегии "Звезды", — сказал Андрей Александрович…

В редколлегию вошли ещё Прокофьев, Борис Лавренёв, драматург Борис Чирсков и философ Евгений Кузнецов.

— Надо ещё кого-то из литературных критиков ввести, — предложил Жданов. — Только с русской фамилией».

Обратим внимание и на это ждановское «только с русской фамилией». В 1946—1947 годах в аппарат Жданова поступило заметное количество обращений и «сигналов», в которых сообщалось о засилье в советских органах — от МГУ до средств массовой информации — людей с еврейскими фамилиями. Жданову были представлены подробные отчёты о процентном соотношении национальностей в кадровом составе различных учреждений и даже докладная записка о состоянии советской еврейской литературы. Никаких оргвыводов со стороны Жданова не последовало, наоборот, было отмечено, что в большинстве случаев такие «сигналы» надуманны. Перехлёст борьбы с «безродным космополитизмом» примет антисемитский уклон уже после смерти Жданова. Но ещё раз отметим его воздержанность и аккуратность в этом щекотливом вопросе.

Кстати, необходимого для журнала «Звезда» ленинградского критика нашли, им оказался бывший преподаватель литературы Ленинградского педагогического института Валерий Друзин. Правда, на тот момент он всё ещё со времён войны служил в армии, но Жданов удовлетворённо кивнул: «Хорошо, попросим его демобилизовать и направить в Ленинград».

Постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» было утверждено 14 августа 1946 года. Редакцию первого журнала сменили, второй был ликвидирован «ввиду того, что для издания двух литературно-художественных журналов в Ленинграде в настоящее время не имеется надлежащих условий». Объявили выговор городским партруководителям Капустину и Широкову, последнего сняли с поста секретаря горкома по пропаганде. Завершающим тринадцатым пунктом постановления было поучение «командировать т. Жданова в Ленинград для разъяснения настоящего постановления ЦК ВКП(б)».

По итогам заседания оргбюро Жданов, явно в спешке и сжатые сроки, за пару дней написал развёрнутый доклад. Представляется, что углубление в литературные дебри вплоть до цитирования художественной критики 1920-х годов, помимо того что отвечало личным убеждениям и вкусам Жданова, должно было задвинуть в тень, сгладить обвинения в адрес Ленинградского горкома. Инвективы в адрес Ахматовой, Зощенко и других литераторов прятали, смягчали выговоры и претензии в адрес Попкова и Капустина.

Вечером 14 августа 1946 года Жданов и все ранее вызванные на заседание оргбюро ленинградцы выехали из Москвы. Предоставим ещё раз слово Петру Капице:

«В Ленинград мы ехали, не дотрагиваясь до коньяка, который разносили по вагонам официантки. Актив был назначен в необычное время — в тринадцать часов, как по поводу чрезвычайного происшествия. Нас, конечно, заставят выступать, потому надо быть с ясной головой…