– Не страшно, – Акрион осторожно, чтобы не испортить косметики, поцеловал её в щёку. – Потом будет ещё целый день, чтобы покрасоваться.

– Ох, ну разве потом… – поджала губы Федра. – Так и быть, скажу готовить носилки. Даже лучше. Ног не собью по дороге. Спасибо, сынок. Ты поел с утра?..

– Поел, мама, поел, – отозвался Акрион, отступая на шаг. – Я же царь. Мне завтрак каждое утро в покои приносят.

– Ну, славно… А вы быстро заканчивайте, что начали, дурёхи!

И она исчезла в недрах гинекея. Всё ещё посмеиваясь, Акрион направился к выходу.

В дворцовых коридорах вновь поселился свет. Как в прежние времена, работала восстановленная система зеркал, что ловила лучи Гелиоса с восхода до заката. К тому же, на стенах подновили фрески, и теперь коридоры смотрелись едва ли не краше тронного зала.

У выхода, где светлые колонны подпирали недосягаемо высокий потолок, Акрион задержался. На огороженном квадрате пола стояло изваяние Пелона. Акрион медленно обошёл статую, ведя рукой по гладкому постаменту. Скульпторы заполировали трещины на мраморных лодыжках предка, раскрасили лицо и одежду. Пелон вновь возвышался над потомками, протянув руку величавым жестом, в котором угадывались разом и гордость за Элладу, и напутствие царственным преемникам, и желание предостеречь их от ошибок – таких, к примеру, как его собственные.

Бросив последний взгляд на статую, Акрион проследовал мимо отворивших двери рабов и вышел во двор.

Здесь было тесно от солдат в сверкающей парадной броне, от лошадей в ярких чепраках, от носильщиков, стражников, конюхов. Послышался окрик Горгия: «Царь идёт!» Тут же родилось общее движение: солдаты выстроились в две шеренги, челядь разошлась по сторонам, и перед Акрионом образовался живой коридор, ведущий к воротам.

Волнение, унявшееся было после разговора с матерью, вернулось. Кажется, даже стало сильней. Некстати вспомнилось, как вчера Кадмил сказал: «Мы не облажаемся». Сказал уверенно, весело, так, что Акрион совершенно уверился в собственных силах, а Кадмил прибавил со смешком: «Не имеем права облажаться».

«Не имеем права, – подумал Акрион, сглатывая сухим горлом. – Не имеем права… Сумел утешить, нечего сказать. Настроил на нужный лад. Сразу ясно, кто тут Душеводитель. Лучше бы, как раньше, «золотой речью» припечатал – ходил бы я сейчас чурбан чурбаном, зато спокойный».

Горгий подвёл коня, фессальского жеребца дивной белой масти с розовым отливом. Акрион похлопал жеребца по шее, запрыгнул, легонько толкнул пятками под бархатные бока, и конь неторопливо последовал к воротам. Следом, с Горгием во главе потянулись солдаты, также оседлавшие лошадей. Здесь были и эллинские гоплиты, и лудии, с которыми Акрион приплыл из Тиррении.

На гнедой смирной кобылке ехал Киликий. Поравнявшись с Акрионом, старик подмигнул и щёлкнул языком. От этого стало немного легче, хоть и ненадолго.

Держась по двое, всадники выехали за ограду, спустились с холма и свернули на улицу, что вилась по границе района Пникс. Солнце к этому времени успело окончательно растопить туман. Блики прыгали по шлемам, по бляшкам нагрудников, играли на бронзовой оковке щитов. Кони фыркали, прядали ушами: чувствовали настроение хозяев.

Оставив позади скалистую тушу Ареопага, Акрион взял правее. Здесь уже слышен был шум толпы, сдержанное радостное гудение тысяч людей, готовых к празднику. «Весь город! – толкнулось сердце. – Какая же это куча народа!» Акриону пришёл на ум давний случай, когда в театре, стуча сандалиями, освистали трагедию Гиппареда – скучную, дурно отрепетированную. В тот день от гневного зрительского топота, казалось, трескались камни театрона. Сам Акрион был ещё мал и, сидя рядом с Федрой, изо всех сил цеплялся за край её пеплоса. Хотелось убежать, но он не смел: кто тогда защитит маму, если что? «Триста сорок две тысячи, – мрачно подумал Акрион. – Или советники говорили – триста сорок три?.. Вздор. Зрители есть зрители, сколько бы их ни было. Всё получится».

Ещё пол-стадия – и, миновав купол святилища Гестии, он въехал на агору.

Тут же раздались крики, слившиеся в единый приветственный рёв. Гончары и кузнецы, торговцы и корабелы, плотники и скульпторы, музыканты и каменщики, гетеры и честные хозяйки – все ждали царя и его свиту, чтобы начать торжество. «Пелонид!» «Герой Эфеса!» «Акрион! Акрион!» Агора, конечно, не могла вместить триста сорок две (или даже три) тысячи афинян, но здесь их набралось порядочно.

И они действительно были рады его видеть. Ведь он совершил подвиг – а свидетельством этому подвигу стал драгоценный курос, возвращённый в храм Аполлона Дельфиния. Когда же спустя почти три месяца после исчезновения Акрион объявился во дворце живой и невредимый, многие афиняне окончательно уверились в том, что царь – настоящий герой, вроде Ясона или Геракла. Герой, который, как думали многие, вернулся с Олимпа, чтобы править Элладой.

«Не разубеждай их, – сказал тогда Кадмил. – Нам это на руку, вот увидишь».

И Акрион не разубеждал.

Впереди показалась широкая улица, чисто выметенная, пустая: Дромос, Панафинейский путь. Священная дорога, что берёт начало у Дипилонских ворот и заканчивается у Акрополя. Обернувшись, Акрион встретил взгляд Горгия. Сделал знак. Горгий отстегнул от пояса серебряный рожок, трижды подул, издав светлый и высокий звук. Толпа зашумела громче, и тогда с севера, со стороны Царской стои, ей ответили трубы.

Началось шествие.

Первым ехал Акрион, окружённый стражниками. Киликий и Горгий сопровождали его, держась чуть поодаль. Затем шагали жрецы: в ярких гиматиях, с ветвями лавра и оливы в руках. За жрецами следовала процессия канефор – самых прекрасных девушек со всех краёв Эллады. Канефоры размахивали лентами, несли корзины, полные жертвенного ячменя, которым позже осыплют алтари. Тем, кто был краше прочих красавиц (ну, или тем, чьи отцы были побогаче), доверили нести священный пеплос, сотканный для богини.

Канефор сопровождали юноши, победители состязаний, целую неделю соперничавшие за право участвовать в шествии. Лучший стрелок держал в руках золотой лук, лучший борец – стрелы с серебряными наконечниками, лучшему бегуну доверили нести усыпанную драгоценностями кифару, главное подношение Аполлону. Остальные шли, отягощённые бронзовыми подносами – с лепёшками и медовыми сотами, с виноградом и фруктами, с жареным мясом и рыбой. Особой заслугой считалось нести амфоры, полные священного масла и вина.

Замыкали шествие музыканты. Бряцали плектры по струнам кифар, звенели кимвалы, выводили мелодию трубы.

От зеленых парнасских круч,

От потоков Касталии