Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Никто не может, – откликается Орсилора. – Я связалась с Нонке, Каипорой, Монзо, Увиалом. Они не могут выйти – ни на Землю, ни куда-либо еще. Осталась возможность ходить по Батиму… но только там, где нет экранов, сам понимаешь.
Пол вздрагивает от взрыва. С полотка осыпается труха. Монитор мигает, из динамиков доносится трель. Правительственный канал.
Орсилора включает связь.
– Грязный ход, противник, – шелестит голос Вегольи. – Хоть и оригинально придумано. Как бы ты этого ни добился, знай, что мы найдем способ обойти блок.
– Ты о чём? – Локшаа уже начинает понимать, но хочет услышать подтверждение из уст врага.
– Блокировка телепортации. Умно. Не хочешь, чтобы пострадали колонии на Земле? Да только зря ты это. Мы заберём все территории после победы. Так или иначе.
«Я ничего не блокировал», – хочет сказать Локшаа, но в последнюю секунду догадывается прикусить язык. Им незачем об этом знать.
Он дотягивается до кнопки, и монитор гаснет.
– Что за бредни? – с отвращением фыркает Орсилора. – Опять какая-то игра?
– Похоже, Батим отрезан от всех остальных миров, – Локшаа сам не верит в то, что говорит, но, видно, придётся поверить. – И пока никто не догадывается, почему. Хотя ставлю всю мою пневму, что виновато новое секретное оружие Вегольи. Побочный эффект, которого не ждали. Небо стало красным – это означает, что морфирована атмосфера. Может статься, морф затронул и энергетические оболочки планеты. Короче, мы в полной заднице.
Орсилора со стоном запускает пальцы в волосы.
– Это... надолго? – спрашивает она.
– А я откуда знаю? Может, и надолго. Может, навсегда.
Орсилора вжимается в кресло.
– Что же нам теперь делать? – произносит она жалко.
Локшаа смотрит в угол. Стальная дверь, ведущая к лестнице, открыта.
Дверь наверх.
«Презреть опасность, броситься в бой и, овеяв себя славой, погибнуть».
Локшаа встаёт. По коже бегут разряды, но он усилием воли превращает их в строгие узоры. Накидывает иллюзию на одежду, и форма, измятая, перепачканная кровью и песком, вновь смотрится чистой и выглаженной. Командующий должен являть собой пример. Во всём.
Сейчас главное – добраться до склада. Взять броню, оружие, военный транспорт. Затем он найдёт тех, кто не успел погибнуть, и возглавит их.
А там видно будет.
– Что нам делать? – вновь спрашивает Орсилора.
– Драться, – говорит Локшаа.
☤ Глава 10. Трудные роли угодны богам
Афины. Десятый день месяца боэдромиона, час восхода. Время, когда всё возможно.
Он встретил рассвет на балконе дворцовой башни.
Солнце поднималось по-осеннему неторопливо. Туман заволакивал улицы и сады, клубился под городскими стенами, развеивал по ветру густые пряди. Переливался золотыми волнами в лучах проснувшейся Эос и, не выдержав солнечной неги, таял.
Рождался новый день: здесь, в Афинах; далеко на востоке, в Эфесе, где черноликая Артемида простирала ладони над головами жрецов; на западе, в Вареуме, где посреди города возвышалась исполинская статуя Тинии; на Олимпе, откуда подлинные боги Эллады следили за смертными и их делами. Рождался день, когда всё должно было стать по-другому.
Акрион нервничал.
Как и всегда, если предстояло выйти на орхестру.
Обычно волнение получалось унять, следуя отцовским урокам. Глубоко и спокойно дышать, напевать под нос, повторять монологи. Только сегодня он готовился не к обычной заученной трагедии. Акриона ждало самое главное представление в его жизни – да и в жизни всех эллинов. И роль он сочинил для себя сам.
Ну, почти сам. Вместе с Кадмилом.
За спиной, на лестнице послышались шаги. Акрион обернулся. Откликнувшись на движение, прошелестел белоснежный хламис, скреплённый на плече серебряной застёжкой. Ксифос легонько хлопнул по бедру, словно напоминая о себе.
На балкон поднялся Киликий. Акрион поклонился отцу, чуть изогнувшись в поясе, опасаясь, как бы не слетел с головы царский венец. Киликий кивнул в ответ, шагнул к перилам. Поглядел из-под руки на город. Сладко, всей грудью вдохнул утренний воздух.
– Туман, – проговорил он немного спустя. – Днём солнечно будет. Жарко.
– Жарко, – согласился Акрион. – Хочешь, прикажу тебя прямо к театру на носилках отнести? В теньке посидишь…
Киликий усмехнулся в бороду, ровно подстриженную, блестящую от масла:
– Ещё чего! Такой день, а ты – «в теньке посидишь». И вообще, не по-мужски это – в носилках разъезжать. Нет уж, поеду с тобой.
– А коленка твоя…– начал было Акрион, хмурясь. Киликий нетерпеливо притопнул:
– Всё с ней в порядке, с коленкой. Сюда, к тебе взобрался, и на коне усижу. Не спорь.
– Ладно, – сдался Акрион. – Тогда пойдём. Пора.
Они принялись спускаться. Старый актёр тоже был одет празднично: плечи укутывал ярко-алый плащ, на ногах красовались расшитые сапоги с открытым передом.
– К матери зайду, – сказал Акрион, когда одолели лестницу.
Киликий махнул рукой:
– Ступай. Я снаружи буду. Ей с утра меня видеть для желудка вредно.
И, беззвучно хохотнув, он заспешил к выходу, где раб-привратник уже отворял дверь. Акрион, улыбаясь, свернул в коридор, что вёл мимо тронного зала на женскую половину.
Голос Федры он услыхал за дюжину шагов до гинекея.
– Хаккия, девчонка несносная, тебе дважды сказано: справа – позолотить, а слева – припудрить! Нет, она всё пудрой залепила! Не стой столбом, видишь – щипцы остыли! Да что за наказание…
Акрион подошёл к двери гинекея и постучал, представляя, как Федра сидит посредине комнаты перед большим, в локоть шириной, серебряным зеркалом, а рабыни окружают её, как стайка рыбок – морскую черепаху.
– Мама, ты готова? – спросил он громко.
Внутри что-то с грохотом упало и с дребезгом покатилось.
– Сынок! – воскликнула Федра из-за двери. – Сынок, я совершенно не готова! Я опоздаю! Эти паршивки не умеют простейших вещей…
Послышались тяжёлые шаги, и Федра, отворив дверь, предстала перед Акрионом. Голову её венчала многослойная конструкция из локонов, присыпанная пудрой и перетянутая лентами. Глаза были подведены так ярко, что взгляд Федры, и без того грозный, стал подобен чёрной молнии. Лицо покрывал существенный слой белил, брови по последней моде подкрасили тёмно-зелёной краской.
– Не переживай, – засмеялся Акрион. – Ты лучше поезжай прямо к театру. Там и встретишь процессию. Девушки твои как раз успеют закончить.
– Но я же хотела вместе со всеми! – простонала Федра, часто моргая. – Что ж теперь, как старухе, под