— Стрелять по клешням!

Похоже, больше всего он боялся, что развлекуха завершится до того, как его головорезы да и он сам натешатся всласть. Оглядел братков, крикнул:

— Загоним кабанчиков, а? Погоняем и возьмем — в ножи!

«Братки» ответили дружным довольным ревом. На этом плато и сурку не скрыться!

Гонять можно до десятого пота, полоская беглецов в визжащей рядом картечи и липком, мерзко пахнущем страхе… И самое приятное в гоне, что спастись они не смогут. Бульдог точку поставит сам.

— Эй, черный! Не спи — замерзнешь! — крикнул кто-то, и пули из карабина с противным визгом ударились в камень, за которым ничком лежал Маэстро.

— Не хочешь бегать, сучий потрох… Щас мы его прикладами погоним!

— Эй, сынок, испытай фортуну, может, повезет, а? — Бульдог, прихохатывая, приложился к фляге с чачей. — А то ведь если возьмем сиднем, кожу сдерем, а тушу — воронам скормим! Солдаты удачи козелков навроде тебя ох как не любят!

Маэстро вскочил из-за камня в один миг, словно вырос из земли. Пистолеты в его руках заплясали, загрохотали, изрыгая огонь. Кто-то из нападавших успел поднять оружие, кто-то даже выстрелил, но черноволосый уже катился по земле, а пистолеты продолжали работать, будто их направляла не рука человека, но воля демона.

Грохот прекратился так же неожиданно, как и начался. Преследовавшие Гончарова замерли, а Гончий вдруг обернулся и тремя выстрелами снял троих нападавших.

Наступившая тишина была полной.

Рыжий вожак так и не понял, что произошло. Восемнадцать человек, что были с ним, лежали в неудобных позах: кто ничком, лицом вниз, кто — глядя в бездонную голубизну неба стекленеющими глазами. Никто не стонал, никто не звал на помощь.

Живых среди них не было. Вожак остался стоять один. Бесполезная помповушка в одной руке, фляга с чачей — в другой. Бульдог беспомощно лупал белесыми ресницами, потом тихо перевел дыхание, облизал разом пересохшие губы. То, что произошло, казалось наваждением, сном…

— Солдаты удачи, говоришь? — негромко произнес Маэстро. — Кончилась ваша удача.

Совсем кончилась.

Кадык на шее рыжего дернулся. Хрипло, едва слышно он произнес, кивнув на флягу в руке:

— Я хлебну?

Маэстро пожал плечами:

— Валяй…

Вожак пил, пока хватило дыхания. Опустил флягу, поставил, перевел дух. Поднял глаза:

— Ну что… Теперь кончай.

— А закурить?

— Чего?

— Закуришь? Бульдог кивнул:

— Закурю.

Подрагивающими руками Бульдог вставил в рот сигарету, долго чиркал кремнем зажигалки, пока прикурил. Затянулся раз, другой… Губы его плясали… Одним движением он отбросил сигарету, крикнул срывающимся на визг голосом:

— Что тянешь, сука! Кончай!

— Хозяин барин, — равнодушно произнес Маэстро. Движение его было неприметно быстрым: пистолет дернулся, выплюнув порцию свинца, и Бульдог кувыркнулся на спину. Но…

Его дикий, полный тоски и боли вой, казалось, мог разбудить только что уснувших вечный сном сотоварищей. Кое-как зажимая раздробленное колено, он поднял искаженное болью и ненавистью лицо.

— Куражишься, да? Сука! Царствуй, твоя власть… — Он заскрипел зубами, зажмурился от нестерпимой боли, снова поднял глаза и натолкнулся на острый, как жало, взгляд Маэстро. Тот сидел рядом. И произнес только одно слово:

— Кто?

Вожак попытался сглотнуть, выплюнул слюну с кровью:

— Шаповал.

— Кто такой Шаповал?

— Опер фээсбэшный. Старший. В области.

— Велел списать?

— Да. Начисто!

— Всех?

— Тебя. Девку — поберечь. Про второго-вообще разговору не было.

— На кого работает Шаповал?

— Не знаю. И знать не хочу.

— Это все?

— Все.

Маэстро помедлил, произнес:

— Тебе просто не повезло.

— Везет не всем.

— Это точно.

Маэстро едва заметно двинул руками, легко поднялся на ноги. Вожак остался лежать на спине, глядя в синеву неба мутнеющим безразличным взглядом.

Гончаров стоял чуть поодаль. Маэстро быстро глянул на него, спросил:

— Чего такой невеселый?

— Есть чему веселиться?

— Обычная работа, — пожал плечами Маэстро. Гончаров скривил губы в подобии улыбки, проронил тихо:

— Отвык. — Одним движением бросил в рот сигарету, чиркнул спичкой, поломал, вытащил другую, чиркнул снова, зажег, но сигарета выпала. — Черт… — Помолчал, добавил:

— И не хочу больше привыкать.

— А вот это правильно. Минздрав предупреждает… — Маэстро подхватил флягу, так и стоящую на земле, слил чачу, обмыв горлышко. — Примешь сто пятьдесят? — Втянул ноздрями аромат:

— Это тебе не пойло буржуйское, чача первого выгона. От стрессов. — Растянул губы в улыбке, но глаза при этом остались холодными. — «Имидж ничто, жажда — все».

Впрочем, совету Гончаров последовал. Сделал из фляги глоток, другой и опустил ее вдруг, проливая содержимое на землю. Послебоевой синдром прекратился, он встревоженно поднял глаза на Маэстро:

— Влад… Что с Алей?

Оба метнулись к камню, за которым скрывалась девушка. Она сидела в отрешенной позе, жива и на первый взгляд невредима. Но совершенно неподвижна.

— Аля… — позвал Гончаров, тихонько проводя ладонью по ее щеке. Девушка не пошевелилась. Он поднял глаза на Маэстро, и взгляд его был беспомощен, словно взгляд близорукого человека, разом лишившегося привычных, укрупняющих мир толстых линз.

Тот тоже наклонился, оглядел внимательно:

— Она не ранена. Боевой синдром. Даже скорее… Досталось ей слишком за несколько дней. У волкодавов психика ломается, а у девчонки… Не переживай сильно, все же дочь Барса! Флягу, живо!

Олег поднес сосуд к губам девушки, осторожно влил в рот глоток. Она поперхнулась, закашлялась, зрачки расширились…

— Что застыл! Лей! — скомандовал Маэстро. Она глотнула и — пришла в себя окончательно. Оглядела мужчин, улыбнулась:

— Олег… — Встретила взгляд Маэстро, помрачнела… — Те, что стреляли…

— …больше не стреляют, — закончил ее фразу Маэстро. Добавил:

— Приходи в себя, детка. Если у нас и осталось время, то совсем немного.

Девушка встала. Ее слегка покачивало. День разошелся, стало тепло и ясно. Она подошла к краю обрыва. Солнце рассеяло туман, вода играла бликами. Девушка стояла на самом краю, и ей вдруг показалось: стоит раскинуть руки — и она полетит, понесется в этом просторе…