Гончаров пожал плечами:

— Кому как. — Ответил, глядя в глаза Маэстро:

— Я работаю только на себя.

— Вполне возможно. Вполне. Так что тебе нужно здесь? — Маэстро напряженно смотрел в глаза Олегу.

— Мне нужна девушка.

— И все?

— В войну я бросил играть давно.

— Если так, у нас есть шанс разойтись с миром.

— Это решаешь ты?

— Я возьму это на себя, — заверил Маэстро.

— Как ты выражаешься… Это непрофессионально.

— Настоящий профессионал только тот, кто может сам решать, делать ему исключения из правил или нет.

— Ты решил?

— Да.

— Почему…

— Я отступаю от правил?

— Да.

— Ты мне не врешь. Это во-первых. А во-вторых…

— А ты уверен. Маэстро? — вмешалась Аля. Она выглядела как разъяренная пантера.

— Может быть, вы еще поторгуетесь? «Почем девочка?» — «Полцентнера героина». — «Полцентнера мало». — «Тогда — центнер».

— Алена. — начал Гончий.

— Что — Алена? Крутые мужи, да? А кто из вас поручится, что я-не агентесса сенегальской разведки?

— То, что тебе нравится убивать, — ты солгала, — улыбаясь, произнес Маэстро. — А в остальном… Если бы я до сих пор не научился отличать ложь от правды, меня давно бы не было. А Гончий… У него всегда был один существенный в нашей профессии недостаток: он не мог путно солгать.

— А ты можешь?

— Вся наша жизнь — ложь, лишь слегка приукрашенная правдой, — отшутился Маэстро.

Впрочем, в его устах это было не вполне шуткой: этот человек жил словно несколькими жизнями, и какая из них была более реальной, а какая — проигрывалась его воображением?..

— А что нужно тебе? — резко спросил Гончаров.

— Гончий… Ты помнишь ту веселую ночку в Хачгарском ущелье?

— А как ты думаешь?

— После нее нас разбросало… Тебя — в отставку. Барса-в проект «Снег».

— Что за проект?

— Наркотики. Очень много наркотиков. Тонны.

— И он…

— Он решил сыграть свою игру.

— Барс не стал бы…

— Извини, я неверно выразился. Ему показалось, что игра, в которую его втянули, грязная. Словно бывают чистые… И тем не менее… Он решил ее поломать. Его устранили.

— Кто?

— Те, кто это сделал, уже мертвы. Ты помнишь наши отношения с Барсом?

— Они были вполне…

— Не лукавь, Гончий! Я относился к нему как к сводному старшему брату. Этакая смесь зависти, раздражения, желания превзойти… И — восхищения. У него всегда было то, чего не было во мне. И не будет никогда. А у меня… Когда-то давно, мы тогда припухали под Гератом, был у нас с Володей разговор. Барс сказал: «Влад, тебе надо кончать с этим делом». — «С каким?» — спросил я. «С войной».

Помню, я несколько растерялся, он заметил на лице моем обиду. Ты же помнишь, Гончий, работал я не хуже других и был… кое-как я переживал и обиду, и растерянность, спросил в лоб: «Почему?» И Барс ответил так же прямо: «Ты безрассуден». Тогда я не вполне понял, что он имел в виду. Теперь я понимаю. И еще… В досье у меня было сказано, что поступал я когда-то в Щукинское…

Егоров тогда добавил: «Война — не сцена. Здесь все должно быть просто и рационально». Скажи, Гончий, я был позер?

Гончаров пожал плечами:

— Как все мы в двадцать с небольшим…

— И тем не менее я желал стать лучшим. И не на сцене, в жизни. А тогда нашей жизнью была война. И много смерти вокруг.

Маэстро помолчал, глядя куда-то в прошлое. Произнес:

— Помнишь, мы все приняли близко гибель ребят…

— Да.

— Я… Я постарался забыть это так, что… Метод Станиславского: внушить себе можно все, и то, чего ты никогда не чувствовал. Даже по поводу смерти. Может быть, Барс был прав, и во мне умер великий актер. Нерон бы понял. Я был проверен на всевозможных «полиграфах», прокачан на всех известных «наркотиках правды»…

И сумел действительно стать тем, кем меня хотели видеть. Там, наверху, решили, что я — редкостная сволочь! Уникум. Исполнительный, умный, бесчувственный, все амбиции которого заключены в смерти. Красиво?

— Кому как.

— Вот и я так думаю… Но… Никакие достижения не даются безнаказанно… Что-то я в себе сломал. Навсегда. — Маэстро помолчал, прикурил сигарету от бычка. — Как бы там ни было, за такие исключительные «показатели» я был «награжден»

Острогом-22. Выше «двадцать второго» по спецподготовке — только боги с Олимпа.

— А такие есть?

— Я не встречал. Разве только Лир.

— Кто такой Лир?

— Для меня — фантом. Для всех остальных — тоже. Он существует голосом в телефонной: трубке и отдает приказы.

— Маэстро, ты…

— Да! Я при всем своем тщеславии за десять лет так и не смог к нему подобраться! Но стал его личным контактом. Как говорили в незапамятные времена: креатурой. Этот человек координирует слишком многое: все существующие службы безопасности крупнейших корпораций России, всех банков…

— Я полагал, там замкнутые службы безопасности.

— Да, но только не для конторы Лира. Все они замыкаются на него.

— Напрямую?

— Естественно, нет. Через агентуру. Но это люди высшего, управленческого уровня.

— Погоди, Маэстро… Мы слишком далеко уехали. Зачем тебе нужна Аля Егорова? И почему вы здесь?

— Тот самый порошок.

— Героин?

— Да. Барс спрятал его в одной из катакомбных шахт.

— Это интересует Лира?

— Это интересует меня.

— И Аля?..

— Она должна знать номер шахты.

— Должна или знает?

— Знает, но сама не подозревает об этом.

— Скрытый, случайный секретоноситель?

— Именно так.

— Так что именно я должна вспомнить? — вмешалась Аля.

— Скорее всего цифры, — произнес Маэстро.

— Цифры? — нахмурившись, переспросила Аля.

— Да. Худо-бедно, но когда-то военные спелеологи — такие тоже были, да и чего у нас только не было! — обмерили-таки с грехом пополам эти разветвленные подземелья и составили карты. Тоннели и шахты пронумерованы. Карты есть; пусть для служебного пользования, но есть. У Барса такая точно была, иначе войти бы он смог, а вот выйти…

— Вы же сказали, там две тысячи километров подземных ходов.