20 марта начались переговоры о прекращении огня. Японцы уже взяли порты Далянь и Вэйхавэй, большая часть флота Китая оказалась затопленной.

Переговоры шли на японской территории, что было еще большим унижением для китайской стороны. Главный министр Ли Хунчжан предстает на гравюрах в традиционном костюме, со столь же традиционной длинной косой. А делегация Японии выглядит вполне современно. По-западному.

Ли Хунчжану пришлось оказаться вторым видным иностранным деятелем, на которого совершили покушение. Выстреливший в него террорист (рана оказалась небольшой) добивался срыва переговоров и продолжения войны. Видимо, он слишком близко к сердцу воспринял мысли Хидэёси Тоётоми относительно Китая.

И — о, чудо! — японское общество стало соболезновать Ли Хунчжану, как в случае с цесаревичем Николаем. Правда, первым соболезнования выразил обеспокоенный имиджем Японии Мэйдзи, это и стало сигналом.

Переговорщики сочувствия китайцам не выказали (разве только на словах). Они поставили крайне жесткие условия. Правда, Мэйдзи предоставил китайской стороне трехнедельное прекращение огня.

Итог воны оказался таким: Корея становилась «независимой», Япония получала Тайвань, Пескадорские острова и юг Ляодунского полуострова (на котором расположен Порт-Артур). Китай должен был выплатить огромные средства, и, что самое главное, заключался неравноправный договор о торговле. Правда, Россия, Германия и Франция все же потребовали от японской стороны вывести войска с Ляодунского полуострова, что пришлось выполнить. (Было заявлено, что это делается «добровольно»).

Триумф есть триумф. Японцы творчески использовали метод королевы Виктории, изготовив медали для участников войны из трофейных китайских пушек. Но главным итогом стала идея о том, что теперь именно Япония стала носителем китайского древнего наследия, а сам Китай его утратил. От былого преклонения не осталось ничего. Теперь даже божеств счастья, заимствованных у китайцев, изображали в японской военной форме: на фронт призвали и высшие силы.

Япония выполнила свои мечты. Но удовлетворилась ли этим? Конечно, нет. Аппетит приходит во время еды. А «трапеза» хищника только-только началась.

Бои продолжались и после заключения мирного договора — уже на Тайване. В середине 1895 г. там объявили республику, а племена аборигенов устроили партизанское восстание. В боях погибло свыше 500 японцев, от болезней — свыше 4 000. Вообще, за все время войны с Китаем боевые потри японцев составили 1,5 тысячи солдат. Но болезни выкосили 12 тысяч. В числе умерших оказался и командующий армией на Тайване принц Ёсихаса Кнтасиракава.

Конечно, теперь Запад считался с сильной Японией. Ее боялись. А вот насчет уважения — еще большой вопрос. Дворового хулигана, поигрывающего мускулами, лучше обходить лишний раз и не провоцировать на драку. Но никто, кроме него, не думает, что его уважают.

В Европе стали поговаривать о «желтой опасности». 400 миллионов китайцев под водительством Японии представлялись грозной и жутковатой силой. Появилась даже картина «Желтая опасность» по эскизу, созданному самолично кайзером Вильгельмом II, который прислал ее русскому императору. Но тот, увы, не сумел понять всей важности предупреждения.

А в Японии картину расценили, как проявление «белого нашествия», там началась антигерманская кампания. Двум молодым хищникам, Японии и Германии, еще предстояло сцепиться в драке за добычу, прежде чем череда войн завершилась их провальным союзом.

В Японии прекрасно понимали, что одержали победу над достаточно мирной нацией, и уж никак не над «хищником». Некоторые китайские отряды были вооружены луками и стрелами, а их холодное оружие хранилось, вероятно, со времен Хубилая — настолько оно было неподготовленным.

Антизападные кампании не улеглись окончательно, но в достаточной мере схлынули. Главным была открытость для новых технологий и наук. И все шло, попятное дело, на модернизацию армии. Неравноправные договоры постепенно уходили в прошлое. Иностранцы приезжали и страну, как туристы. Климат, хотя и не «самый лучший в мире», вполне способствовал даже развитию курортов. Туда стали приезжать русские, пусть не из Петербурга, но с Дальнего Востока. Конечно, до поры…

Неприятности для японской дипломатии состояли в урегулировании «корейского вопроса». Теперь корейский ван считал себя независимым от Китая, и склонялся… в сторону дружбы с Россией, а вовсе не с Японией. Супруга пана Мин была настроена именно так, и фактической правительницей страны оказалась она.

Японскому послу Горо, который расценивал себя как военный, а вовсе не дипломат, потребовался некий выход. Выход и был найден — «нет человека, нет проблемы». Он не использовал для этого даже интриги и яд, а решил действовать с убийственной солдатской прямотой.

8 октября 1895 г. отряд японцев и корейских мятежников захватил дворец Кёнбоккун в Сеуле. Пока они искали королеву, которая, в отличие от Харуко, никогда не показывалась на публике, зарубили нескольких безвинных придворных дам. Потом все же обнаружили королеву Мин, пустили в ход мечи, а тело выволокли в сад и сожгли (не забыв снять драгоценности).

Худший вариант бандитизма трудно себе и вообразить. Японцы заранее расписались в том, как будут действовать в Корее впоследствии. Вскоре Миура Горо был отозван и отправлен под суд, но участие в деле корейцев позволило его оправдан. Так что вряд ли он действовал на свой страх и риск. Сам же король Коджон заявил, что его убитая супруга вносила хаос в управление страной. Видимо, больше ему ничего не оставалось делать.

Реальной властью в Корее обладали теперь сторонники Японии во главе с отцом вана Коджона Тэвонгуном. В свое время Мин добилась отстранения его от власти, так что случившееся его лишь обрадовало. А «независимый» корейский ван оказался под домашним арестом, подписывая любые бумаги, принесенные посланником Японии.

Все это привело к террору против японцев в Корее. А 11 февраля 1896 г., в праздничную для Японии дату основания империи, ван Коджон бежал из дворца вместе с наследником. Арестованный владыка переоделся в женское платье и выехал на паланкине вместе с плакальщицами, которые должным образом справляли траур по королеве Мин. Но паланкин отправился не к могиле королевы, а к российскому посольству.