11 февраля император Мэйдзи объявил, наконец, войну. Это совпало с празднованием дня восхождения на престол Дзимму-тэнно. Похоже, в тот момент японский тоталитаризм уже пришел к идее, которая позднее станет притчей во языцех в СССР: великие свершения приурочиваются к памятным датам. Поэтому вряд ли правы те, кто утверждал, что при атаке на Порт-Артур все офицеры находились на приеме, который устраивала супруга адмирала Старка, командующего эскадрой, а японцы отлично знали распорядок. Дело совсем в ином: российская сторона не выучила национальные праздники Японии.

После гибели русских кораблей в Чемульпо там высадились японские войска — как раз в то время, когда Корея просила прислать дополнительный российский контингент.

Удар по Порт-Артуру был, безусловно, вероломным, хотя японцы заявляли, что объявили войну именно в этот день. Но ведь боевые действия уже шли, а русские в Порт-Артуре о том не знали.

Агрессия Японии, безусловно, нанесла удар по православию в этой стране. Но здесь японские власти проявили завидное благоразумие: вновь усилили охрану миссии от террористов. Не был закрыт и Воскресенский собор. Однако преследований и фактических гонений на бытовом уровне избежать не удалось, а распространители слухов оказывали в том поддержку.

Отец Николай был вынужден обратиться с призывом к православным японцам молиться за победу японского оружия. Сам же он молился за победу России, но не на людях.

Русских военнопленных (их было около 80 000 человек) доставляли в Японию. С ними поступали вполне хорошо, издевательств не случалось, и от голода они не страдали. Им разрешалось даже выходить в город, посещать общественные места.

Отца Николая не допустили в концлагеря, но японские православные священники проводили духовное окормление русских людей. На Пасху даже раздобыли яйца, что в стране, живущей почти впроголодь, стало своего рода подвигом. Император Мэйдзи не только не препятствовал работе православного Общества духовного утешения военнопленных, но и прислал дар, высоко оценив его деятельность. В концлагере на острове Сикоку начальник лагеря, с ужасом видя, что половина русских солдат неграмотны и не могут даже поставить подпись, учредил нечто вроде курсов ликбеза. Буквари и евангелия отправляли из православной миссии.

Но и Россия обращалась с пленными японцами вполне гуманно, согласно конвенции, подписанной двумя странами еще в 1899 г.

Конечно, нельзя сказать, что этими поступками двигало только рыцарство и бескорыстие. Японцам очень хотелось предстать цивилизованными даже в глазах врага. Но было, было и рыцарство.

Поэт-националист Такубоку Исикава, славивший ценности милитаристского общества, отдал дань и противнику. Его стихотворение «Памяти адмирала Макарова» — это, пожалуй, пример истинно самурайского отношения к поверженному, но доблестному врагу.

В самой Японии шпиономания приобрела безумные размеры. А.Н. Мещеряков сообщает о женщине, заявившей в полицию о том, что ее муж — русский шпион. На самом деле все выглядело иначе: он просто сбежал от нее, и дама решила, что уж теперь-то полиция отыщет беглеца. В перечень иностранных шпионов попал даже доктор Э. Бёльц, лечащий врач престолонаследника и двора. Правда, сообщение тут же опровергли. «Министерство правды» работало с устрашающей силой, даже слегка опережая события.

Если в прошлой войне под ружье поставили богов счастья (как сказали бы сейчас, это были лица китайской национальности), то теперь настал черед для истинно японской сакуры. Настоящий патриот Японии обязан любить сакуру: «Мы не способны разделить с европейцами их любовь к розам, которым недостает простоты нашего цветка. Кроме того, шипы, скрытые за сладостным ароматом розы; та стойкость, с которой она цепляется за жизнь, как если бы она не желала или боялась умирать… ее эффектные цвета и насыщенный запах — все эти черты столь отличны от нашего цветка, который не несет в своей красоте ни острия, ни яда; он готов в любую минуту расстаться с жизнью но призыву природы…» В этой цитате из книги «Бусидо» Инадзо Нитобэ, приводимой А.Н. Мещеряковым, следует обратить особое внимание именно на последние слова, позднее самолеты для летчиков-камикадзе прозвали «цветками сакуры»…

Тем временем началась длительная осада Порт-Артура, а японская армия по-хозяйски распоряжалась в Корее. Войска Японии к маю 1904 г. дошли до реки Ялуцзян. Дальше лежала Манчжурия. Маршрут, намеченный еще Хидэёси Тоётоми, начал приобретать реальные черты. Ляодунский полуостров за исключением Порт-Артура тоже был захвачен, японские войска наступали на Ляоян. Сражение под Ляояном окончилось печально для российских войск, они были вынуждены отойти к Мукдену.

И теперь японцы пользовались в «информационном войне» теми же терминами, что и в войне с Китаем. Говорилось, что это — война цивилизации с варварством. Увы, формально они были правы: Россия оставалась самодержавной монархией, Япония уже успела стать конституционной и парламентской. Да и симпатии США к Японии были основаны на неприязни к России из-за еврейских погромов. Но, но сути, варварство воевало с варварством — западное с восточным. (А если кто-то считает варварской только японскую сторону, пусть на минутку представит себе, что случилось бы с храмом синто и синтоистской общиной в Санкт-Петербурге во время войны, если бы таковые существовали).

Однако здесь нужно четко различать героизм русских солдат и офицеров — и всю бездарность российских властей и полководцев (такие, как Гурко или адмирал Макаров, оказались в меньшинстве). Говоря о войнах будущего, это различие тоже следует всегда делать.

В Японии вспыхнула милитаристская кампания, в России началась антивоенная (правда, весьма ограниченная — многие, как Валерий Брюсов, встали на официальную сторону). И опять же, те, кто радовался японским победам и клял «своих», хотя и представляли, в основном, интеллигенцию, не должны записываться нами в оголтелые антипатриоты. Японцев они не знали, для них это был некий «виртуальный» народ. Зато российские власти были рядом, и вот их как раз знали даже слишком хорошо…

В стране назревала революция. Но, если бы на то не было реальных причин, никакие японские агенты (которые, конечно же, использовались) ничего не смогли бы предпринять.

Лишь немногие японцы критиковали войну, в России движение протеста оказалось куда шире. У нас известен писатель Сосэки Нацуми. В своей сатирической повести «Ваш покорный слуга кот» он писал от лица домашнего зверя: «Я кот японский, а поэтому, конечно, японофил. Если бы мне представилась возможность, то я даже хотел бы сформировать кошачью бригаду и отправиться на фронт царапать русских солдат…» Но столь масштабной фигуры, как Л.Н. Толстой, критиковавший власти за захватническую политику, в Японии не возникло.