тех несчастных, которые были доведены до нищенского состояния, по сравнению с искусными уловками и привычным нытьем профессионального нищего.

Я с другом стоял на углу таверны на Оксфорд-стрит, когда ко мне подошел мужчина и попросил пенни.

Я сразу же понял, что он был рабочим и занимался каким-то тяжелым трудом. У него было загорелое лицо, а его большие тяжелые руки были, безусловно, трудовыми руками. Он смотрел мне в лицо, когда говорил, и просил подаяние, держа во рту короткую трубку.

Я спросил его, не хочет ли он выпить пива.

— Спасибо, сэр, мне не так нужно пиво, как буханка хлеба за один пенс. Я ничего не ел с утра, а я уже не тот человек, каким был пятнадцать лет назад, и это чувствую.

— Не хотите ли бутерброд с сыром и пиво? — спросил я.

— Спасибо, сэр; бутерброд с сыром и пиво — спасибо, сэр; я ведь уже начинаю ощущать, что чего-то хочется.

Я задал этому человеку несколько вопросов, и он рассказал мне следующую историю:

«Я шахтер, сэр, и еще недавно работал в пяти милях от Каслтона в Дербишире. Почему я бросил эту работу? Вы хотите, чтобы я рассказал вам правду, настоящую правду? Ну, тогда я расскажу вам настоящую правду. Я напился — вы просили настоящую правду, так вот она. Я всю свою жизнь работаю шахтером и трудился на всех больших государственных заводах. Шахтером я называю любого мужчину, который может погрузить древко лопаты во что-либо, если ему не мешает вода. У меня есть жена и двое детей. Я оставил их в Каслтоне. С ними все в порядке. Я оставил им немного денег. Я добывал уголь в забое шириной всего восемнадцать дюймов. Ты лежишь на боку и делаешь киркой так. (Здесь он бросился на пол и изобразил, как шахтер орудует киркой.) Я очень часто работал под руководством молодого г-на Брунела. Он был почти таким же джентльменом, как вы, сэр, только волосы темнее. Последнее мое жалованье составляло шесть шиллингов в день. Я ожидаю, что вскоре снова буду работать, ведь я знаю много шахтеров в Лондоне и знаю, где нужны рабочие руки. Я мог бы получить постель и шиллинг сию минуту, если бы я знал, где живут мои товарищи; но сегодня, когда я добрался до того места, где они работают, они уже ушли по домам, и я не смог выяснить, в какой части Лондона они живут. Шахтеры всегда помогают друг другу, когда ищут работу. Я добывал и свинец, и медь, сэр, а также уголь и был очень хорошим работником в свое время. Мне сорок лет, и, полагаю, я слишком много работал, когда был молод. Я хорошо знаю корнуоллские рудники. Я уверен, что найду работу в течение недели, потому что меня хорошо знают многие в Ноттинг-Хилле. Одно время я работал на руднике, где давление было пятьдесят фунтов на квадратый фут. Там нужно давать себе достаточно времени на все, что ты там делаешь, — в таком месте нельзя напряженно работать. Спасибо, сэр, весьма вам благодарен».

Однажды вечером в районе Марилебон какой-то старик, продававший спички, предложил мне купить коробок. «Полпенни за коробок, сэр», — сказал он.

Я велел ему следовать за мной; с нами также пошла и какая-то старуха. Он рассказал мне следующую историю:

«Меня зовут Джон Вуд, а это моя жена. Мне шестьдесят пять лет, ей семьдесят пять — она меня на десять лет старше. Двадцать четыре года, сэр, я был владельцем магазина на этой улице. Мы живем в этом районе, но никто из нас не хочет вступать в союз: они разлучат нас, а мы хотим быть вместе все то немногое время, которое нам осталось в этом мире. Причина такого нашего состояния в том, что я открыл магазин в Вулидже, и в ту же самую неделю несколько сотен человек (не знаю точно, сколько) были уволены из арсенала и с верфи. Я потерял 350 фунтов стерлингов. После этого мы пробовали много чего, но всякий раз терпели неудачу. Это не жизнь. Вчера вечером я простоял четыре часа и получил два с половиной пенса. Мы снимаем жилье в Уордз-Билдингз и платим один шиллинг девять пенсов в неделю. У нас есть своя мебель — кровать и стол. Оба мы живем впроголодь. Это тяжело, очень тяжело. Я слаб как младенец, и моя жена тоже. Мы пытались найти какое-нибудь дело получше, но не нашли. Если бы люди, которые когда-то знали меня, оказали бы мне помощь, я мог бы купить кое-что и так зарабатывать себе на жизнь. Мы приходили к ним и просили, но они не проявили желания помочь нам. Люди не склонны оказывать помощь, сэр, когда ты беден. Я и сам был такой, но сейчас я понимаю, что заблуждался. До свидания, сэр, и спасибо вам».

В том же самом районе я увидел пожилого мужчину, который выглядел так, как будто попросил бы у меня подаяние, если бы осмелился. Я обернулся посмотреть на него и увидел, что его глаза были красны, словно он плакал, и что в его руке тряпка, которой он продолжал вытирать их. Я дал ему несколько пенсов.

— Благодарю вас, сэр, — сказал он. — Благослови вас бог. Извините, сэр, но у меня больные глаза — это рожистое воспаление век, из-за них-то я и дошел до такого состояния. Я расчувствовался от вашей доброты — последнее время немного ее видел».

Он рассказал мне следующую историю:

«Я был слугой у джентльмена, сэр, но потерял место из-за рожистого воспаления век. На этой почве я помешался и провел четыре года в Бедламе (Вифлеемская королевская психиатрическая больница, основана в 1247 г. в Лондоне, в настоящее время переведена в графство Кент. — Пер.). Последнее место, где я служил, был дом сэра Х. (он назвал имя известного банкира). Сэр Х. был очень добр ко мне. Сейчас я чищу номерную табличку на его двери, за что получаю шиллинг в неделю — это все, что имею сейчас. Слуги плохо ведут себя по отношению ко мне. Сэр Х. сказал, что я могу приходить на кухню, но они никогда ничего мне не дают. Я не получаю достаточно пищи и от этого слабею. Я и так от природы слаб, и голод ухудшает мое состояние. Я снимаю жилье в Вестминстере. Плачу три пенса за ночь или восемнадцать пенсов в неделю. Со мной в комнате проживают трое таких же, как я. Иногда я держу лошадей и чищу ножи