Надо сказать, что хорошие книги в доме появились еще до рождения детей. А уж став родителями, мы со Светой сразу обзавелись англоязычными изданиями любимых авторов нашей юности. Покупали, не скупясь. За стеклянными дверцами книжных шкафов в столовой поблескивали золотом корешков сочинения Жюль Верна, Конан Дойля, Стивенсона, Дефо и многих других классиков. В твердых обложках, хорошо иллюстрированные.

Не каждый ребенок рождается со страстью и со вкусом к чтению, словно бы заложенными в гены. Не могу сказать, что Данька сам полюбил и научился выбирать хорошие книги. Но давить на него не хотелось, я действовал иначе. Он то и дело просил какую-нибудь забаву – то электронную игру, то мяч, то ружье-водомет. «Пожалуйста, получишь, – соглашался коварный папа. Но прежде покажи, что прочел» (дети вели записи, перечень прочитанного). С этого началось. Помню, как усаживался Данька, скрестив ноги, на ковер у книжного шкафа и, достав книгу, начинал придирчиво рассматривать иллюстрации. Именно так, с помощью картинок-завлекаловок он выбирал, что читать. Выяснял заранее, будет ли интересно. А я, сидя у своего компьютера, тихонько подглядывал. Ага – «Затерянный мир»… Отлично! Тут я к нему подсаживался. «Классная книга! Помню, я читал ее в парке, домой вернулся к ночи… Знаешь, когда там…» Сын слушал внимательно, не сводя с меня широко открытых глаз и, по обыкновению, с широко разинутым ртом.

Так постепенно вошли в жизнь Даниеля герои моего детства – Робинзон, Том Сойер, Гек Финн, Ункас, Белый Клык. Ему нравились волшебники, рыцари, осада крепостей, морские приключения. Появился, конечно же, любимый американский герой Гарри Поттер. Данька стал настолько увлекаться чтением, что порой, зачитавшись, засыпал на диване с книгой в руках. И как у каждого нормального ребенка, входя в его жизнь, книги оживали. То в рисунках – Робинзон Крузо управляет плотом, заваленным корабельной утварью. То в играх – после «Трех мушкетеров» в доме то и дело раздавался отчаянный визг Вики, которую Данька заставлял фехтовать. А мы со Светой охали, наступив на разбросанных по полу оловянных солдатиков – тоже, конечно, героев сражений, которыми сын командовал.

Читать Данька обычно усаживался на диване в гостиной у большого окна. Для этого совершался «музыкальный спуск» по скрипучей лестнице. Грохот сопровождался широкой улыбкой на лице моего сыночка. Этим он пошел в маму – улыбка редко его покидала. Но, читая, он весь погружался в книгу – то хмурился, то что-нибудь бормотал, то даже вскрикивал. Бывало, чувства становились так сильны, что замирал, глядя куда-то, в воображаемое, широко открытыми глазами.

Я любил глядеть, как он читает. Потихоньку, конечно, чтобы не мешать. Но когда Данька, увлекшись, начинал громко смеяться – вот тут уж я не выдерживал – смеялся тоже. Я бы назвал это смехом отцовской гордости: мой сын читает с душой, волнуется, сопереживает… За «Таинственный остров» Даниел принялся, когда ему было десять – на два года меньше, чем мне, когда я пустился в такое же странствие.

Свои обещания я тоже честно выполнял: у телевизора в гостиной росла стопка электронных игр, двор усеян был баскетбольными мячами, почти как пол в гостиной – солдатиками, а на балконе появился целый арсенал водометных ружей. И как только сын выходил пострелять, белки и птицы, наученные горьким опытом, разом исчезали из сада.

Да, я радовался и гордился, что сын любит читать. Радовало и наше тесное общение – мы проводили вместе часов около трех в день.

Но тут случилась в семье беда…

Даньке было около одиннадцати, когда умерла моя мама. Боль утраты настолько заполнила меня, что все остальное – повседневная жизнь семьи, дети – все осталось за пределами восприятия. Я, современный парень, всецело подчинился еврейско-бухарским традициям: целый год, как велят обычаи, по два раза в день посещал синагогу и молился об усопшей. Не стану плевать против ветра – душевно это мне помогло. В молитве, как и во всякой глубокой медитации, есть великая сила. Так что себя-то я лечил. А семью, детей забросил. Я лишил их самого важного: общения. Теперь я понимаю, что и мне оно гораздо сильнее согревало бы душу, возвращало к нормальной жизни. А тут как раз начался небывалый подъем в нашем с Давидом бизнесе, я стал человеком обеспеченным и очень занятым. Настолько занятым, что уже не находил времени возить Даньку в школу (полчаса езды на машине). Занятой человек нанял для этого водителя… Еще одна потеря: ведь в дороге мы разговаривали, слушали любимые мелодии, напевали. Росла наша близость.

Да, близость с детьми рождается только в общении. И воспитание души, человеческих достоинств – тоже. Как писал об отцовстве Айтматов: «И не с чьей-то помощью, а самому, изо дня в день, шаг за шагом, вкладывать в это дело всего себя»… Но я об этом почему-то не задумывался, я другое считал самым важным для подрастающих детей: пробуждать в них интерес к различным профессиям. Один за другим стали появляться у Даньки и Вики учителя. Музыка, живопись, математика и физика, даже врачевание (вспомните о моем увлечении Восточной медициной)… Тут еще и спорт прибавился… К тому времени, как стали они семиклассниками, бедные мои дети крутились, как белка в колесе. А я, очень довольный тем, что они постоянно заняты, не замечал, что у них теперь просто не оставалось времени ни для чтения, ни для общения. То есть для семейной близости.

Словом, что-то важное было упущено. Как много – не берусь судить.

Теперь, когда Даниел вырос, мне кажется, что он и душевными достоинствами наделен, и мыслить умеет аналитически. Но, возможно, любовь к чтению, хорошее знание классической и современной литературы сделали бы его человеком более интеллигентным, что ли. Книга, художественная литература, не только пробуждает мысли и воображение. Она объединяет человечество. Создает в мире то, что можно назвать духовной общностью. Я убежден в этом!

* * *

Даньке было шесть лет, когда в доме у нас появился доктор Умаров. Малыш сразу почувствовал к нему симпатию – и проявлял ее достаточно активно. То на колени к доктору залезет, то на спину, то начинает его щекотать и даже щипать – под возмущенные возгласы бабушки Эси. Но доктор улыбается и включается в игру. Бывший борец, мастер спорта по курашу, он отлично знает, как превратить эту игру в спортивное состязание! Вот он обхватывает Даньку руками и ногами – малыш в кольце, достаточно свободном, чтобы попытаться выбраться из него. Он и пытается – изворачивается, кряхтит… «Ой, жарко, надо свитер снять»… – «Снимай, снимай!» Борьба продолжается до тех пор, пока Данька не начинает щипаться и даже хныкать. Тут уж приходится вмешиваться папе.

Именно с этих игр и началось приобщение Даниела к спорту. Доктор говорил: «мальчонка рыхловат». Мы со Светой тоже понимали, что спортивные занятия необходимы – вот Вику они просто преобразили: подтянулась, стала ловкой. Мы восхищались, глядя, как она бегает по бревну, лазает по лестницам. А Данька поначалу становился на занятиях гимнастикой красным, как помидор, пот с него лил градом. Да и вообще занятия в гимнастическом зале, вместе с другими детьми, не нравились сыну, ему хотелось свободы действий. Какое-то время увлекся он баскетболом. Мы даже установили во дворе баскетбольный щит, и по выходным заросшая травой восьмидесятиметровая площадка за домом превращалась в поле боя. Но честолюбивому папаше хотелось большего. Недаром же бабушка Эся в шутку называла маленького Даньку Полваном – богатырем: он и впрямь был мальчиком крепким, плотным. И вот привели мы нашего богатыря в спортивный клуб Хенри Крафта на Метрополитен Авеню, записали в секцию дзюдо, японской борьбы… Семидесятилетний Крафт, в прошлом – тренер сборной США, был крепок и подвижен, как юноша. Он напоминал мне моего бывшего тренера по каратэ Алекса Стернберга – такой же пронизывающий взгляд, та же мягкая, неслышная походка… Да и обстановка зала волнующе напоминала о моем спортивном прошлом. Я с удовольствием принял приглашение сенсея поглядеть, как проходит тренировка. В тот раз опытные ученики отрабатывали броски через плечо. Как умело и красиво они это делали! Подброшенный атлет взлетал вверх, застывал на мгновение в воздухе – и падал на матрас, сильно и громко хлопая по нему вытянутой рукой, чтобы защитить тело от удара. Секунда-другая – атлет снова на ногах, и снова взлетает. Потные, взлохмаченные спортсмены дышали тяжело, но не переставали улыбаться. «Я не сломлен» – говорила улыбка. Шум падающих тел, громкие хлопки, отчетливый голос сенсея, то дающего указания, то восклицающего – «кияй!» Не знаю, как точно переводится это восклицание, но смысл его ясен; оно подбадривает, призывает к усилию… Я глядел на ребят в белых кимоно с завистью – помолодеть бы на двадцать лет! И ругал себя, за то, что бросил каратэ.