За петухом мы обсуждали последние сплетни. Сплетен по обыкновению было много, а петух как всегда великолепен.

Подали экспрессо.

– Что еще нового? – спросил я.

Билл посерьезнел:

– Когда ты был в Париже, ты встречался с… как его там… Дидье…

– Шаплоном. Ты мне дал его данные.

– Верно. У него неприятности. Его обвинили в том, что он промышляет перепродажей украденных картин.

– Ничего себе!

– Его допрашивали. Но потом выяснилось, что это ошибка. Обвиняли его и еще трех журналистов. Один парень из газеты «Паризьен». Его фамилия…

– Дешан, – подсказал я.

– Верно. Дешан. Откуда ты знаешь?

– Ты мне сам дал его фамилию для прикрытия звонков Шаплону. Хочешь, я догадаюсь, кто третий? Лекокк из «Экип». Ты тоже мне дал его телефон. Есть еще и четвертый.

Билл превратился в восковую фигуру, на его лице застыла гримаса, которую можно было расшифровать как: «А я не знал, что Вашингтон – столица Соединенных Штатов».

– Так это ты продавал тигра и верблюда? – произнес он, снова превратившись в живое существо.

– Я.

– Зачем?

– Я тебе рассказывал, что, когда приезжаю в страну, набираю случайные номера по телефону и задаю вопрос по поводу какой-нибудь глупости. Прекрасный метод для вхождения в язык. Я позвонил неизвестной даме. Предложил ей тигра полосатого и верблюда двугорбого. А она мне предложила крокодила зубастого. Шутка.

И Билл начал хохотать. Я никогда не видел, чтобы так хохотали. Стаканы на столике тряслись. Шторы на окнах шевелились. Билл разводил руками, как дирижер оркестра. Посетители смотрели на него, как на не совсем здорового человека. Подскочил хозяин и взглядом спросил меня, что с ним. Я ответил, что всё в порядке. А Билл повторял:

– Тигр полосатый! Крокодил зубастый! Верблюд двугорбый!

Потом, немного отдышавшись, залпом выпил бокал «Мутон Каде» и спросил:

– Ты хоть знаешь, кому ты звонил?

– Ни малейшего представления.

– Ты попал к хозяйке художественного салона, которая подозревалась в скупке краденых картин и к телефону которой была подключена прослушка. Ты ей предлагал тигра и верблюда. Французы решили, что это условные названия украденных картин. Допрашивали ее с пристрастием целую неделю. Ничего. Обыскали ее виллу. Ничего. И ты знаешь… На вилле у одного из ее любовников нашли украденный десять лет назад рисунок Дюрера.

– И что теперь?

– Сидят. И она, и ее любовник.

– А причем здесь журналисты?

– Когда начали расшифровывать звонки с телефона, по которому ей звонили, вышли на журналистов. Одному ты предлагал леопарда, другому бегемота. Как к тебе попал этот телефон?

Я решил правду не говорить.

– Совершенно случайно. Кто-то забыл его на скамейке.

– И ты не знаешь, чей это телефон?

– Ни малейшего представления.

– Профессора этики.

– Ничего себе!

– Крупного специалиста по проблемам этики.

– И его тоже допрашивали?

– Еще как! И про леопарда, и про бегемота. На вторую неделю он признался, что, будучи студентом в Сорбонне, украл у своего товарища кошелек.

– Видать, хорошо допрашивали.

– Французы это умеют.

– Ну и народ! Профессора этики воруют кошельки. Любовники владелицы салона картин крадут рисунки классиков. Ну, как жить после этого!

Билл как всегда остановился в «Пибоди отель». Мы договорились встретиться в два часа. Я опоздал на двадцать минут и начал извиняться. У него было хорошее настроение:

– Не знал, что в Орландо тоже пробки.

– Пробок нет. Но есть жены, которые, отдав свою машину в ремонт, берут машины мужей, не поставив их в известность.

– Такие жены есть и в Вирджинии.

– Прилетел погреться?

– И погреться тоже.

– Что-нибудь случилось?

– Одна история. Пока ничего серьезного. Я, конечно, познакомлю тебя с официальными документами, но хотел бы, чтобы ты прочел и это.

Он протянул мне листок:

– Я мог бы прислать тебе иконку, но предпочитаю по старинке печатный текст. Почитай.

Я взял листок:

«Элиз Мэрфи облокотилась на крышку рояля:

– Ты скоро закончишь?

Андрей посмотрел на часы:

– Еще пять минут».

– Это fiction? – спросил я. (fiction – художественное произведение, выдумка, роман).

– Да. Автор некто Рогаликов. Андрей Рогаликов. Русский, сорок пять лет. Работал в Москве переводчиком. Кстати, у него очень хороший английский. У меня такое впечатление, что он вышел на людей, которые нас могут заинтересовать.

– Чем он занимается?

– Пианист в универмаге. Пять лет назад женился на американке Рогалековой. Взял ее фамилию. Переехал в Вирджинию.

– Фамилия не американская.

– Рогалекова она по первому мужу. Его фамилия Рогалек, он чех. А у чехов…

– Знаю. У чехов к фамилии женщины добавляется окончание «ова».

– Верно. При регистрации брака он взял фамилию жены. И стал «Рогалеков». Потом поменял фамилию на «Рогаликов». По его мнению, она звучит для русского уха более привычно. Это так?

– Так.

– Жена продавала нитки в открытом моле в Лэнгли около русского магазина. Он стал ей помогать. Они купили домик на две спальни в Фолс-Черче, спокойно жили четыре года. А потом она встретила своего первого мужа и уехала к нему в Чехию. Развелись. Магазин продали, деньги поделили. Деньги невеликие, но все-таки. Дом остался у него. Он хочет стать писателем. А пока работает пианистом. Играет в «Нордстроме» на втором этаже.

– Пишет по-английски?

– По-русски. Говорит, так удобней. Потом будет переводить на английский.

– Это понятно. Как ты его нашел?

– Если ты помнишь, в «Нордстроме» на первом этаже есть кафе. С полгода назад там должны были встретиться люди, связанные с наркоторговлей. Я попросил его последить. Он согласился. С тех пор мне помогает.

– Доволен?

– Доволен.

Он протянул мне еще несколько листов.

– Это две главы из его fiction. Там в литературной форме изложены события, которые меня заинтересовали. В их основе лежит эротический экстрим.