владелец гостиницы. Каким-то образом — несмотря на присутствующих политиков их маленького городка, а также возвышенные слова Мердока и его напыщенную речь — церемония, несомненно, стала благословением. Мердок, в своей собственной противной манере, оказался прав. Ужас, который более века нависал над Эксмутом, был идентифицирован и искоренен. Теперь, после всего случившегося, город мог исцелиться.

Шеф, под конец, произнес торжественную речь «Мы — соль земли», «Америка величественна», «Бог благословил нас всех». Последовали аплодисменты и приветствия. А потом все закончилось. Толпа, сопровождаемая щелчками фотографов прессы, начала расходиться.

Лейк увидел агента Пендергаста, расположившегося в дальнем углу, в своем обычном черном костюме. Констанс Грин стояла рядом с ним — стройный, прекрасный призрак в старинном кружевном платье. Ее единственной уступкой современному миру стала пара классических «Рэй-Бэн»[620], в качестве защиты от солнца.

— Какой прекрасный спектакль для маленького городка, — заметил Лейк.

Кэрол засмеялась.

— Это именно то, что мне нравится в этом месте больше всего.

Пожав ее руку, Лейк отошел от витрины магазина и пересек улицу, пробираясь сквозь горожан, пока не добрался до Пендергаста. Агент, стоявший и внимательно изучавший толпу, пристально взглянул на скульптора, когда тот приблизился.

— Думаю, Мердок мог бы упомянуть ваше имя хотя бы раз, — заметил Лейк. — В конце концов, именно вы, а не он, были там, в темноте, вчера вечером.

— Мне не нравится публичность, — ответил Пендергаст. — Пусть ваш шеф погреется в лучах солнца и славы, буквально говоря.

— Мне все еще кажется чудом, что у Даны и Джо был брат, который все эти годы скрывался на болотах.

— Оглядываясь назад, можно сказать, что братья Данвуди произошли из неблагополучной семьи. Самый младший брат, Дункан, родился умственно и эмоционально неполноценным. Он был не только нелюбимым, но и стал позором для своих родителей. Они держали его рождение в секрете и никогда не отправляли в его школу. Из этого я могу заключить, что он не любил родителей. Как только он достаточно вырос, то сам убежал из дома. Со временем, образно говоря, он вернулся «домой». Прожив много лет на этих болотах, он неохотно стал помогать своим братьям… которые в конечном итоге использовали его для убийства.

— Как же вы поняли, что он существует?

Пендергаст пожал плечами.

— Методом исключения. Я вычеркнул всех подозреваемых в городе — включая вас.

— Меня?

— Это не такая уж большая редкость, совершить преступление в своем собственном доме, а затем притворяться заинтересованным в расследовании, чтобы снять с себя подозрения. Но ваша реакция во время нашей прогулки в вашем саду скульптур — и, в особенности, наш более поздний разговор в доме смотрителя маяка — убедили меня, что вы действительно не имели никакого отношения к краже. Кроме того, несмотря на ваше происхождение, вы не выходец из Эксмута. Только местные могли знать о старых преступлениях и были вынуждены совершить новое. Но при осмотре города все мои подозреваемые были вычеркнуты. Это навело меня на мысль о существовании неизвестной третьей стороны — вроде Дункана. Братья Данвуди к тому моменту уже привлекли мое внимание. В дни, предшествовавшие смерти Даны, на болоте я заметил зацепившийся за кустарник маленький кусочек яркого цветного материала от свитера, похожий на яркие наряды, которые он предпочитал. И когда я упомянул о «Собаке Баскервиллей» и продуктах, пропадающих без вести с кухни гостиницы, его реакция рассказала мне обо всем. Его убийство, несомненно, стало лишь временным препятствием. Но потом я заметил напряженное поведение его брата Джо — хотя у него было железное алиби, и, к тому же, он не казался способным на братоубийство. У семьи Данвуди в городе глубокие корни, и кроме того, в девятнадцатом веке их было гораздо больше. И снова мой интерес возбудила ставшая уже обычной кража еды с кухни «Штурманской рубки». Поэтому вчера вечером в баре я установил для Джо ловушку… и он заглотил наживку.

— Безумный брат. Должно быть, именно он стоял за всеми этими местными легендами о Сером Жнеце, — Лейк покачал головой. — Ну, все, что я могу сказать, это то, что, когда я отправился поговорить с вами о краже моего вина, я даже не ожидал, что случится все это.

Он протянул сумку.

— Кстати, вот та самая бутылка «О-Бракиланж». Я помню свое обещание, что вы сами сможете сделать выбор — и вы все еще можете его сделать, если хотите — но эта бутылка показалась мне лучше всего сохранившейся.

Пендергаст взял сумку.

— Я уверен, что она окажется более чем восхитительной, спасибо вам большое.

Лейк замялся всего лишь на мгновение.

— Кто на самом деле совершил кражу? Из моего подвала, я имею в виду.

— Джо и Дана.

— Я так понимаю, что вы допросили Джо?

— Да. Сейчас он довольно свободно дает показания.

Лейк почти боялся задать следующий вопрос.

— Знаете, что… что он сделал с моим вином?

— Боюсь, он вывез его на лодке в море и выбросил за борт.

Лейк прикрыл рукой рот.

— Ему пришлось поздней ночью совершить три поездки, чтобы избавиться от него.

— О, Боже мой, — выдохнул Лейк придушенным голосом.

— Я понимаю, — мрачно ответил Пендергаст.

А затем в разговор впервые вступила Констанс.

— Я заметила, — произнесла она тихим и ровным голосом, — что есть некоторые преступления, за которые смертная казнь уже не кажется достаточно суровым наказанием.

41

Как частенько бывает в Новой Англии, день, который с утра был теплым и солнечным, помрачнел буквально за часы, последовавшие за собранием, и разразился новый шторм. Выглянув из окна комнаты Пендергаста в гостинице, Констанс смогла рассмотреть ветви ближайших деревьев, гнущиеся под порывами ветра. Хотя сегодня была ночь полнолуния, луна скрылась за слоями массивных грозовых туч, из которых теперь щедро лились крупные капли дождя, громко врезаясь в стекла.

— Классический северо-восточный шторм, — сказал Пендергаст.

Констанс повернулась на звук его голоса. Маленькая толпа репортеров, которые пришли, чтобы осветить омерзительную историю, исчезла, и город погрузился в гул возбужденного облегчения. После обеда Пендергаст пригласил Констанс в свою комнату, чтобы распить с ней бутылку «О-Бракиланж», что вызвало у нее двоякое отношение: с одной стороны, она была польщена тем, что он разделит с ней столь редкое и ценное вино. С другой же стороны, она помнила эффект, который оказал на нее стакан «Кальвадоса», когда она в последний раз находилась в его комнате, и ей бы не хотелось снова потерять контроль.

— Ты уверен, что хочешь выпить ее сейчас? — спросила Констанс.

— Нужно ловить момент. Кто знает, что принесет нам завтрашний день? К тому же, только взгляни,