плачь!

      Меня язвит печаль…

Твой плач ввергает дух в соблазн

      И умереть мне жаль…

Мгновенью смерть равна. Иду

      Я в неземной чертог.

Прими же, друг мой, поцелуй —

      Святой любви залог!»

Флоренса бледная, дрожа,

      Склоняется без сил:

«Эдвард, жестокий государь,

      Ты сердце мне разбил!

О, милый Чарльз! Как ты уйдешь?

      Покинешь ты жену!..

Когда палач тебя казнит,

      С тобой навек усну».

Тут к Чарльзу стража подошла,

      Чтоб взять и увести.

Он, обратясь к своей жене,

      Промолвил ей: «Прости!

На жизнь иду, а не на смерть.

      Взывай же к небесам,

Да будет милостив Господь

      К тебе и сыновьям.

Наставь их истине, чтоб шли,

      Как я, путем отцов…

Флоренса! друг! Прощай навек!

      Эй, стража! Я готов!..»

Флоренса стала косы рвать.

      Его уже ведут.

«Постой, мой муж! мой господин!»

      Заплакал Бовдин тут.

Она упала, вопль подняв

      И разорвав лицо.

Собрался с духом Чарльз и вот

      Он вышел на крыльцо.

И, отрешенный, в сани сел.

      Сверкал отвагой взор.

И вот уже в последний раз

      Обвел любимый двор.

В пурпурных мантиях пред ним

      Советники прошли.

Подол в прошивах золотых

      Касается земли.

А за советниками шли

      И августинцы вслед.

Их рясы, как велит устав,

      Имеют серый цвет.

Запели набожно они

      Божественный псалом.

А дальше шесть герольдов шли

      На солнце золотом.

А дальше лучники идут

      И согнут каждый лук,

Чтоб злобный умысел пресечь

      Ланкастеровских слуг.

В санях, заправив полость, Чарльз,

      Как лев, презрел боязнь.

В попонах белых два коня

      Везли его на казнь.

И двадцать пять стрелков опять

      За ним взрывают снег.

И согнут лук, чтоб на пути

      Предотвратить побег.

И Джамсова монастыря

      Шли иноки гурьбой

И шесть герольдов, на трубе

      Трубя, смыкали строй.

В пурпурной мантии шел мэр;

      Советники, теснясь,

Сомкнули строй и каждый был

      Наряден, точно князь.

Стеклися граждане толпой,

      Ропща, как грозный вал,

А в окнах — тысяча голов,

      Когда он проезжал.

С распятьем поравнявшись, Чарльз

Привстал и молвил вслух:

«Ты, искупивший род людской,

      Днесь исцели мой дух!»

В соборе у окна стоял

      Со свитою король,

Чтоб насладить свой взор, когда

      Чарльз пронесется вдоль.

Уже Чарльз Бовдин подъезжал

      К вратам монастыря.

Он встал в санях, встряхнул главой,

      Эдварду говоря:

«Клятвопреступник, злой Эдвард!

      Ты видишь мой позор!

Но я сильней тебя, хотя

      Иду я под топор.

Ценой измены и злодейств

      Ты захватил престол.

Ты волю изъявил, чтоб я

      На эшафот взошел.

Ты мнишь: сегодня я умру,

      Но я, досель мертвец,

Пав мертвым, буду жив. Меня

      Ждет вечности венец.

Недолго царствовать тебе,

      Страною управлять:

Нет, тираническую власть

      Край будет проклинать.

И на главу твою падет

      Кровь жертв твоих, злодей!» —

Тут сани мимо пронеслись,

      Вдоль понеслись быстрей.

Ни жив, ни мертв стоит Эдвард.

      Испуг в его очах

И брату Глостеру, дрожа,

      Поверил тайный страх:

«У прага смерти он стоит,

      Каков же человек!

Заметь, сильней он короля,

      Он истину изрек!»

«Зато, — воскликнул Ричард, — пусть

      Умрет на плахе он.

Да будет каждый ворог твой

      Добычею ворон!»

На холм высокий два коня

      Неслись во весь опор.

На солнце издали сверкнул

      Отточенный топор.

И Чарльз взошел на эшафот:

      На колесницу так

Под тучей стрел, средь сечи злой

      Взбирается смельчак.

И обратился Чарльз к толпе:

      «Умру я потому,

Что правдой Генриху служил

      Смерть радостно приму.

Пока Эдвард царит в стране —

      Не ведать мира вам!

Кровь наши реки обагрит,

      Смерть вашим сыновьям.

Оставьте же Эдварда вы,

      Когда придет напасть…

Как я, беритесь за закон,

      Хоть вам пришлось бы пасть!»

С напутствием духовника