Томас Чаттертон (1752–1770)

Песня

О, громче, песни тяжкий стон,

О, слезы пусть текут рекой —

Смолкнул праздничный трезвон,

Черным днем стал День Святой:

      Мой милый спит,

      Глубоко зарыт

Под ивой, в могиле сырой.

Черногривый, как зимний мрак,

Белотелый, как первый снег,

Краснощекий, как солнца зрак,

Холоден милый, почил навек:

      Мой милый спит,

      Глубоко зарыт

Под ивой, в могиле сырой.

Сладко пел он, будто дрозд,

Скоро плясал он, как ветер шальной;

Лук за плечами, дубинка в рост;

О, тихо лежит он в могиле сырой!

      Мой милый спит,

      Глубоко зарыт

Под ивой, в могиле сырой.

Слышишь, ворон забил крылами,

Там, где вересковый дол;

Слышишь, филин кричит над нами —

Страшные тени сюда привел:

      Мой милый спит,

      Глубоко зарыт

Под ивой, в могиле сырой.

Видишь, белеет лунный глаз —

Белее милого покров,

Белее, чем небо в рассветный час,

Белее полуденных облаков:

      Мой милый спит,

      Глубоко зарыт

Под ивой, в могиле сырой.

Здесь, над милым моим, прорастут

Пустоцвет и гроб-трава;

Хладной девы уже не спасут

Даже молитвы святые слова:

      Мой милый спит,

      Глубоко зарыт

Под ивой, в могиле сырой.

Я сама соберу соломы

Вкруг могилы дорогой

Ярче светите, феи да гномы —

Здесь приют последний мой:

      Мой милый спит,

      Глубоко зарыт

Под ивой, в могиле сырой.

Вот мое сердце — рви его,

В чаши лей кровавый сок;

Все сгорело, все мертво;

Пляши всю ночь, не жалея ног:

      Мой милый спит,

      Глубоко зарыт

Под ивой, в могиле сырой.

Перевод С. Бунтмана

Бристольская трагедия

Певец пернатый, Петушок

      В рожок свой затрубил

И поселянам он зарю

      Трикратно возвестил.

Король Эдвард увидев, встав,

      Как заиграл восток.

Он слышит: граем злобных вран

      Проклятый день предрек.

«Не зря ты каркнул! Видит Бог, —

Он молвил, — белый свет

Покинут нынче же они:

      Чарльз Бовдин и клеврет!»

Вот рыцарь брагу преподнес,

      Явившись на поклон.

«Ты весть изменнику доставь:

      Простится с жизнью он!»

Сэр Кантерлон склонился ниц,

      Потупил долу взор

И к Чарльзу в замок поспешил,

      Покинув царский двор.

Когда же прибыл Кантерлон,

В слезах застал детей.

О Чарльзе плакала жена

      И две малютки с ней.

«Мой Чарльз! — так начал Кантерлон —

      С недоброй вестью я».

«Все говори, — воскликнул Чарльз. —

      Худого не тая!»

«Слова, что должен я сказать,

      Мне причиняют боль…

С заходом солнца ты умрешь…

      Поклялся в том король».

— Что ж, — молвил Чарльз, — мы все умрем,

Коль смертных рок таков.

Хвала Творцу, жизнь не вечна

И к смерти я готов.

Скажи владыке твоему:

      Не буду бить челом.

Пусть лучше я умру, а быть

      Я не хочу рабом!»

Оставил Чарльза Кантерлон

      И к мэру он идет

Отдать приказ, чтоб тот воздвиг

      Немедля эшафот.

В ту пору Кэниндж побежал

      К Эдварду-королю:

«О милосердии, король,

      Сегодня я молю!»

Король промолвил: — «Верный друг,

      Ты сердце мне открой,

О чем бы ты не попросил,

      Склонюсь перед мольбой!»

«О, государь! Тебя прошу

      О рыцаре одном:

Проступок тяжкий он свершил,

      Не думая о том.

Есть дети у него, жена.

      Погублены они,

Коль на помосте бедный Чарльз

      Окончит свои дни!»

«Ты мне о нем не говори, —

      Король сказал в сердцах. —

За холм и солнце не зайдет,

      Он превратится в прах.

О мщеньи небо вопиет,

      То — правосудья глас.

Проси же Кэниндж, для себя, —

      Исполню я тотчас!»

«О государь! За грех Господь

      Его не пощадит.

Оливковую ветвью пусть

      Твой будет жезл увит!

В душе достойнейших людей,

      Есть пятна и у тех!

И лишь наместнику Христа

      Неведом смертный грех.

О будь же милостив! Тебя

      Благословит народ.

Да процветает навсегда

      Твой дом из рода в род!

Но если кровью обагришь

      Престол свой, тем верней

Твоя корона упадет

      С чела твоих детей!

«О, Кэниндж! Он — изменник злой,

      Мою презрел