— Герр Вебер еще раз поехал в Швейцарию,— продолжала Виктория,— побеседовал с полицией кантона. За это время версия несчастного случая отпала. Дело передали федеральной криминальной полиции. Герр Вебер отправился и туда, но там словно воды в рот набрали.

— Почему это?

— Герр Вебер не хотел понять, что любопытство — весьма распространенный порок. Он не был склонен удовлетворить любопытство швейцарских стражей порядка, но и сам ничего не узнал.

Линдберг бросил через плечо в сторону Вебера:

— Как получилось, что этим делом занимается федеральная полиция?

— Речь идет об убийстве иностранки, француженки… Во всяком случае, так полагают в Берне.

— И тело до сих пор не опознали?

— Как мне сказали, нет,— буркнул Вебер.

После недолгой паузы комиссар Линдберг спросил;

— Кто тот предприниматель, для которого вы ведете расследование?

Он выжидающе уставился на Викторию, но она с сожалением покачала головой и показала на Вебера.

Комиссар задрал голову и уставился в потолок. Потом очень тихо спросил:

— Ну? — Его голос звучал зловеще.

Наконец Вебер, не поднимая глаз от книжки, буркнул:

— Если я всю информацию стану передавать полиции, можно сразу бросать свое дело.

— Вебер, клянусь, завтра же у вас отнимут лицензию, если вы не будете со мной сотрудничать.

Вебер молчал.

А Линдберг все не унимался.

— Вебер, вы не можете утверждать, что когда-нибудь я был неприязненно к вам настроен.— Комиссар говорил все громче, хотя пока еще ласково.— Отнесите это на счет моей глупой сентиментальности, но прошу не перетягивать струны. Я никогда не относился к вам нелояльно, зато вы только этим и занимаетесь. За последние дни — не меньше двух случаев: сокрытие улик по делу Грюнер — раз, взлом квартиры Ханке — два. Франкфуртские ребята сделали бы из вас паштет, не заступись я за вас. Теперь я прошу о небольшой услуге, и что же? Таинственные мины, туманные намеки… Отвратительно! Когда вы наконец поймете, Вебер, что вы со своей самодеятельной напарницей не имеете никаких шансов по сравнению с прекрасно оснащенным полицейским аппаратом. Так что обменяемся нашей информацией, и это обоим пойдет на пользу.— Он запнулся и чихнул, после чего миролюбиво закончил: — Ну, дружище, так что это за девушка?

Вебер взглянул на него поверх книги. Опасность миновала — комиссар стал слишком разговорчивым. Странно, но Линдберг, черт знает почему, не в силах был злиться на Вебера всерьез. Даже в таких напряженных случаях каждый раз все кончалось болтовней и упреками, и уже потому комиссар оказывался на слабейшей позиции. Так было и на этот раз.

Вебер захлопнул книжку и любезнейшим тоном спросил:

— О какой, собственно, девушке вы говорите?

Линдберг даже задохнулся.

— Как это?

Вебер поставил книгу на полку, подошел к столу и присел на край.

— Потому что есть две разные девушки: во-первых — Рената Грюнер, которая не могла погибнуть в Швейцарии, потому что еще вчера была на лекции. А девушка, за которой мы наблюдали, тоже не могла там погибнуть, потому что мы ее видели живой и здоровой. Так что возникает вопрос…

Вебер не стал пояснять, какой вопрос имеет в виду, и спокойно закурил.

Комиссар Линдберг засопел.

— Вы не хотите меня понять, Вебер, или вы и в самом деле идиот? Ханке убили, стоило ему попросить вас о помощи. Это и есть звено, соединяющее его с вами и с людьми, на которых вы работаете. Вот почему я хочу знать, за какой девушкой вы следили в Швейцарии.

Вебер покачал головой.

— Все эти утверждения не выдерживают никакой критики, так что придется вам ваши чудные маленькие наручники оставить в кармане. И вы сами прекрасно это знаете. Ведь не даром вы так разглагольствуете!

Комиссар Линдберг вывалился из кресла. Лицо его побагровело. Выпрямившись во вест рост, он навис над Вебером.

Тот смотрел на бывшего шефа спокойно, но не без симпатии. Внимательно наблюдал, как на шее комиссара набрякли вены. Вебер знал, что кровь в нем бурлит.

Линдберг поднял зонтик. Вебер на минуту испугался, что комиссар его ударит. Оба, старый и молодой, глубоко заглянули друг другу в глаза.

Некоторое время ничего не происходило, они только смотрели. Потом комиссар с яростью швырнул на пол зонтик, который — Вебер хорошо это знал — очень любил, заметался по комнате, так что пол задрожал.

— Нет, с ума сойти можно! — прорычал он.

— Но только, пожалуйста, у себя дома,— отозвалась Виктория.— Одного ненормального тут с меня вполне хватит.

Комиссар Линдберг ничего не ответил. Схватил полупустую бутылку коньяку, которая стояла на маленьком столике, налил себе полный бокал и осушил его залпом.

Вебер усмехнулся.

— Комиссар, у меня для вас есть идея получше. Разузнайте в Швейцарии, кто та погибшая. Возможно, ее все-таки сумели опознать, и вам это что-нибудь подскажет. Потом мы обменяемся нашей информацией.

Линдберг со стуком поставил бокал. Не желая глядеть на Вебера, он вернулся в кресло, потянулся за перчатками. Кровь отхлынула от лица, дыхание успокоилось.

— Вебер просто упрям, как баран,— заметила Виктория, которой стало жаль комиссара, и добавила: — К тому же даже слепой заметил бы, что он втюрился в девчонку по уши.— При этих словах на ее лице отразилось странное чувство, что-то среднее между пониманием и ревностью.

Вебер обернулся.

— В которую? — с усмешкой спросил он, хотя прекрасно знал, что ответа от Виктории нечего ждать.

Комиссар Линдберг рявкнул, как взбешенный бульдог:

— Кто эта девушка?

И вновь не получив ответа, взбешенно сопя, выскочил из комнаты, хлопнув дверью так, что даже стекла задрожали.

Оказавшись в предместье Гамбурга, Вебер отправился не на участок Ковальского, а сразу на канал. Ему повезло. Взглянув с обрыва вниз, он убедился, что старик сидит на прежнем месте.

В тот день Ковальский ловил на три удочки: две воткнул на берегу возле себя, забросив их подальше, на самую середину канала, третью держал в руках.

День был погожим и теплым. Солнце сияло, на небе ни облачка, но страшная жара последних дней уже спадала. Когда Вебер шагал в сторону канала, в высокой по колено траве заливались кузнечики. Внизу он присел в паре шагов от старика.

Тишина. Он почувствовал, как по телу разлились благодушие и покой, и даже подумал, не купить ли ему удочки.

Так они долго сидели рядом, пока Ковальский не прервал молчание. Не отрывая взгляда от реки, он спросил: