гарантировала, что раскроет любое злоупотребление в обследуемых ею магазинах и представит доказательства бесчестности лица, ответственного за это злоупотребление. Она взимала пять гиней за обследование одного магазина; кроме того, ей причиталось пятьдесят процентов суммы, похищенной и затем в результате расследования возвращенной владельцу.

Обувь и другие предметы, купленные представителями этой юридической компании при посещении наших магазинов, возвращались в главную контору вместе со счетом. В тех случаях, когда счета не было, это отмечалось в отчете.

Документ, лежавший передо мной на столе, представлял собой развернутый лист. За печатным текстом следовали пунктирные линии, на которых неразборчивым почерком кого-то из служащих юридической компании были зафиксированы подробности ревизии.

Это был заключительный отчет компании о нашем магазине в Ричмонде.

Заведующему этим магазином, некоему Реджу Карлсону, не удавалось поддерживать продажу товаров на должном уровне и обеспечивать фирме должную прибыль.

Мне предстояло ознакомиться с этим документом, прежде чем доложить о нем мистеру Фулшэму. В таких отчетах обычно подробно описывались приметы продавца, у которого делал покупку производивший ревизию обследователь. Упоминались его манеры, его деловые качества, точно передавался разговор, состоявшийся между ним и контролером; за этим следовало перечисление купленных товаров и их стоимость.

На этот раз о продавце было сказано, что это брюнет, живой и энергичный человек в голубом галстуке, подтянутый, с зачесанными назад волосами.

Отмечалось, что у него «небрежные манеры», что во время примерки обуви контролером он рассматривал свои ногти. Записано было и все, что он говорил.

По описанию я сразу узнал Карлсона.

Взяв документ, я понес его мистеру Фулшэму. Фул-шэм сидел в своем кабинете и курил сигарету за сигаретой; пепельница на столе была переполнена окурками.

Он выглядел усталым и удрученным. Вся его вера в себя основывалась на дружеском к нему отношении, на уважении окружающих. Когда предприятие его процветало, иметь с ним дело было выгодно, и поставщики сырья относились к нему с большим почтением. У него была репутация человека честного, и кредитоспособность его не вызывала сомнений.

Но популярность мистера Фулшэма была пропорциональна вкладу, который он вносил в обогащение людей, торговавших с ним, — а теперь он больше ничего не мог им дать.

Коммивояжеры стали избегать его, поставщики виноватым тоном оправдывались, когда он жаловался на задержки с доставкой товаров, тем не менее задержки продолжались. Когда же материалы наконец поступали, от него «требовали расчета наличными, и это его оскорбляло.

Он помрачнел, замкнулся в себе, стал скрываться от кредиторов. Теперь он редко показывался в конторе, возложив на меня обязанность отбиваться от его бывших друзей, требовавших денег.

Мистер Фулшэм находился теперь в постоянном раздражении, малейший дефект обуви, которую мастера приносили ему на проверку, сразу кидался ему в глаза. Прежде, узнав о мелком воровстве кого-нибудь из рабочих, он лишь рассеянно пожимал плечами, теперь же его охватывала ярость, как будто этот отдельный нечестный поступок был причиной его тяжелого душевного состояния и упадка всего его дела.

Когда позднее кредиторы объединились с целью добиться его банкротства и он, к своему ужасу, понял, что все, ради чего он трудился, скоро будет потеряно навсегда, Фулшэм вдруг начал проявлять сочувствие к рабочим. Он разгуливал по фабрике, вступал с ними в разговор и не только не замечал хищений заготовок и подошвенной кожи, но чуть ли не поощрял их. Он хотел стоять плечом к плечу со своими рабочими в тот момент, когда разразится катастрофа, после которой он очутится на улице — так же, как они. Ему нужно было их участие, дружба и — больше всего — их уважение.

— Послушай, Сэм, я ведь всегда обращался с тобой хорошо, не правда ли?

Свою карьеру он завершил ночным сторожем компании, производящей оборудование для обувных фабрик, с заработком в пять фунтов в неделю. Но сейчас, когда я вошел к нему в кабинет, он еще находился в том состоянии, когда хочется найти виноватого. Всю ответственность за положение дел фирмы он пытался взвалить на плечи своих служащих.

Мистер Фулшэм взглянул на документ, который я положил перед ним.

— Итак, они его поймали, — сказал он. — Никогда бы не поверил, что Карлсон может так поступить со мной!

Он продолжал рассматривать документ, и вдруг вскипел:

— Будь он проклят!

Он отбросил бумагу и взглянул на меня; лицо его покраснело.

— На какую сумму он проворовался? Я должен знать. Хочу предъявить ему счет сполна!

Услышав это, я тоже обозлился, но моя злость была направлена против него.

— Сейчас я вам все доложу по порядку, — сказал я. — Слушайте внимательно. В одном случае при покупке был выдан чек, в другом — чека не было, в третьем — покупатель купил домашние туфли и банку сапожного крема, однако в чеке указаны только домашние туфли.

Я проверил список проданных Карлсоном товаров и установил, что в первый день посещения контролером магазина в выручке недоставало десяти шиллингов; на следующий день — пятнадцати шиллингов шести пенсов, на третий — одного шиллинга.

Как же образовалась эта недостача? Карлсон просто-напросто присвоил деньги. Но, взяв их, он все же не пал так низко, как пали мы сами. Приемы, которыми пользуются эти пройдохи контролеры, всегда одинаковы. Они приходят в магазин с заранее обдуманным намерением толкнуть продавца на кражу.

На этот раз дело обстояло так. В первый день контролер покупает пару ботинок за два фунта, а Карлсон указывает продажную цену в тридцать шиллингов, то есть на десять шиллингов меньше. Настоящая цена этой пары именно тридцать шиллингов, и контролеру это известно. Он прекрасно знает, что в наших магазинах самые лучшие мужские ботинки стоят тридцать шиллингов, но он настаивает: «Нет ли у вас пары подороже?» Заметьте — не лучше, а подороже.

Поскольку фирма поощряет «надбавки» — вы ведь отлично знаете, что продавщицам выплачиваются комиссионные за обувь, проданную по ценам выше установленных, — поскольку наша фирма поощряет это, Карлсон достает точно такую же пару ботинок и говорит покупателю, что это — ботинки лучшего качества и стоят они два фунта. Он ни в коем случае не хочет упустить покупателя.

Контролер хватает ботинки за эту цену, а Карлсон лишние десять шиллингов кладет себе в карман. Тут Карлсон опередил нас, — он украл десять шиллингов, которые, если бы не он, украли бы мы.

В следующий раз эта ищейка не дожидается чека, У него, видите ли, нет времени.

«Нет, не надо чека, спасибо. Я тороплюсь на поезд».

В результате у Карлсона оказываются нигде не записанные пятнадцать шиллингов и пять пенсов, — он берет их себе.

В третий раз Карлсон выписывает контролеру чек за домашние туфли; тот уже уходит, но вдруг вспоминает о