Брови мальчика взлетели вверх.

– Это гавайское слово, так там называют Сатану.

У Лайлани учащенно забилось сердце.

– Мой брат. Это его имя. Луки. Ты его знаешь?

Кертис покачал головой:

– Нет. А должен?

Своевременное появление инопланетян, даже без летающей тарелки и левитационного луча, уже чудо. Ей не следовало ждать, что самая большая потеря за все тяжелейшие девять лет ее жизни вовсе и не потеря. И хотя каждый день Лайлани видела божественное присутствие и милосердие в окружающем мире, чувствовала их воздействие и выживала, черпая в нем силы, она знала, что не все страждущие найдут облегчение от страданий в этом мире, потому что здесь люди использовали свободную волю не только для того, чтобы помогать ближнему, но и чтобы убивать его. Зло было столь же реальным, как ветер и вода, Престон Мэддок служил этому злу, и надежды девочки не могли обратить вспять, вернуть в исходное положение содеянное им.

– ЛАНИ-ЛАНИ-ЛАНИ-ЛАНИ! Лани, ты мне нуж-ж-ж-ж-на!

– Подожди, – шепнула она Кертису. – Пожалуйста, подожди.

Двинулась в заднюю часть «Легкого ветерка», насколько быстро позволяла ее нога, забранная в ортопедический аппарат, и исчезла за полуоткрытой дверью спальни.

Престон гнал «Дуранго» по узкому шоссе мимо тучных лугов, трава на которых гнулась под ветром, но не ложилась в виде кругов или более сложных фигур, которые считались свидетельством посадки НЛО.

Небо опускалось все ниже, такое же зловещее, как в фильмах о контактах с пришельцами, но инопланетный звездолет так и не появился под черными облаками.

Надежды Престона на то, что он найдет инопланетян в Айдахо, не сбывались. Похоже, ему предстояло до конца дней колесить по стране в поисках близких контактов, чтобы получить ответ на вопрос, дать который могли только Ипы.

Терпения у него хватало. Тем более что в процессе поисков он не прекращал важной и полезной работы, направленной на благо человечества. Вот и сейчас ему предстояло заняться делом – покончить с Рукой.

Понимая, что часы отсчитывают ее последние дни, Рука начала искать выход из западни. Наладила неожиданно крепкие отношения с Королевой Шлюх и ее чокнутой теткой, вытащила нож из матраса, да только на его месте оказался пингвин Тетси, разработала методы борьбы с Престоном.

Он знал обо всем этом, потому что мог читать ее дневник.

Шифр, который она изобрела для своих записей, оказался очень сложным, учитывая ее юный возраст. Если бы она имела дело не с Престоном Мэддоком, а с кем-то другим, содержание дневника, возможно, осталось бы тайной за семью печатями.

В академическом мире он по праву считался крупной величиной, его уважали друзья и коллеги, работавшие во многих крупнейших университетах. Среди них был математик Тревор Кингсли, который специализировался в криптографии. Более года тому назад этот высококлассный специалист с помощью мощной компьютерной программы сумел расшифровать дневник Руки.

Получив страницу дневника, Тревор рассчитывал, что на расшифровку у компьютера уйдет пятнадцать минут. Именно столько обычно требовалось умной машине, чтобы разобраться с шифром, придуманным человеком, не имеющим глубоких знаний по нескольким разделам высшей математики. Для сравнения существовали шифры, на взлом которых уходили дни, недели, месяцы. Но вместо пятнадцати минут компьютеру потребовалось двадцать шесть, что произвело сильное впечатление на Тревора. Он даже пожелал узнать имя изобретателя.

Престон не мог понять, почему Тревора так впечатлили одиннадцать дополнительных минут, ушедших на расшифровку. О Руке и их родственных отношениях он ничего не сказал. Заявил, что нашел дневник на скамейке в парке и его заинтересовало загадочное содержание страниц.

Тревор также отметил, что текст на представленной странице «занятный, нестандартный, полный мягкого юмора». Престон прочитал страницу несколько раз, внутренне облегченно вздохнул, увидев, что в истории с парковой скамьей ничего менять не надо, но не смог найти ничего забавного. Со временем, используя предоставленную Кингсли расшифровку как ключ к шифру, Престон тайком прочитал весь дневник, по нескольку страниц, пока Рука принимала душ или в другие подходящие моменты, но и тогда не обнаружил ни одной смешной фразы. И последующие заметки, за год их набралось немало, ни разу не побудили его к улыбке. Наоборот, она показала себя во всей красе, дерзкая, злобная, невежественная маленькая нахалка, внутренне такая же отвратительная, что и внешне. Должно быть, Тревора Кингсли отличало извращенное чувство юмора.

В последние несколько дней, читая в дневнике о планах Руки спасти свою жизнь, Престон принимал контрмеры, чтобы с легкостью подавить сопротивление девочки и, когда придет час, доставить ее на место казни. Он не знал, где и при каких обстоятельствах у него может возникнуть необходимость покончить с ней, не сомневался, что справится с ней без труда, так что заботило его только одно: не дать ей возможности закричать и таким образом привлечь внимание людей, которые могли бы за нее заступиться.

С пятницы, дня отъезда из Калифорнии, он носил в левом заднем кармане брюк сложенный пластиковый пакет со специальной герметизирующей полоской. В пакете лежал кусок ткани, смоченный самодельным анестезирующим составом, который он изготовил из аммиака и еще трех химических веществ, имеющихся в свободной продаже. Он уже несколько раз пользовался этим составом, содействуя самоубийцам. Одного вдоха хватало, чтобы человек терял сознание. При более длительном использовании наступал паралич дыхательной системы и быстрый распад печени. Престон намеревался применить это анестезирующее средство только для того, чтобы отключить Руку, потому что не желал ей столь легкой смерти.

До Нанз-Лейк оставалась миля.

Синсемилла, в саронге яркой гавайской расцветки, сидела на кровати среди сбитых простыней, привалившись спиной к поставленным на попа подушкам. Он вырвала едва ли не все страницы из зачитанной чуть ли не до дыр книги Братигена «В арбузном сиропе», и теперь они устилали кровать и пол.

Она плакала от ярости, лицо с мокрыми от слез щеками раскраснелось, тело тряслось.

– Кто-то, какой-то мерзавец, какой-то извращенец испортил мою книгу, все в ней перепутал. Так же нельзя, это несправедливо.

Изрыгнув проклятье, с перекошенным от злобы лицом, Синсемилла ухватила руками вырванные страницы, смяла их, отшвырнула от себя.

– Они все напечатали не так, все напечатали неправильно, задом наперед, только для того, чтобы поиздеваться надо мной. Эта страница оказалась там, где должна быть эта, абзацы переставлены, предложения изменены. Они взяли прекрасное произведение и превратили его в кусок дерьма, потому что не хотели, чтобы я все поняла, не хотели, чтобы до меня дошел смысл написанного.

Слезы уступили место рыданиям, руки сжались в кулаки, она замолотила ими по бедрам, снова и снова, достаточно сильно, чтобы остались синяки. И, возможно, почувствовала боль, на каком-то уровне сознания поняла, что проблема не в книге, а в ее упорном стремлении найти смысл жизни в одном тоненьком томе, превратить жиденький бульон в густую похлебку, обрести озарение так же легко и непринужденно, как ей ежедневно удавалось уходить от реальности с помощью таблеток, порошков, инъекций.