В День благодарения я встаю рано и раскладываю по жестянкам тесто для пирога с корочкой. Выглянув в окно кухни – поверх пня от клена, который был спилен, измельчен, растерт в мульчу и рассыпан повсюду в саду, как прах на траурной церемонии, – я вижу четырех оленей, бесшумно идущих через двор: отец, за которым следуют два олененка и их мать. Они подергивают хвостами, наклоняясь, чтобы попробовать сад. Я невольно улыбаюсь. Единственный олень, которого я видел до этого, – окровавленный труп на обочине.

Входит, шаркая, Мадлен, видит, что я что-то рассматриваю, и подходит взглянуть. Наклонившись над раковиной, сильно стучит по стеклу.

– Тут вам не магазин! – кричит она.

Отец-олень прядает ушами, задирает хвост, и семья снимается с места, поняв, что им здесь не рады.

Мадлен спрашивает, обратил ли я внимание, что Сай сидит на полу в гостиной, в пижаме, собирая поезд.

– У него счастливый вид, – говорю я.

– И он счастлив, – соглашается Мадлен. Она рада, что муж получил поезд сейчас, – думает, что до Рождества он может и не дотянуть.

– Доктор сказал, он в хорошем состоянии.

– Он уходит, – говорит она. – Потихонечку рассыпается. Но он не страдает. Всем бы нам так везло.

Дети в пижамах смотрят по телевизору парад и помогают Саю собирать поезд. У Джоша, друга Нейта, дислексия, и Нейта он называет «Йент». Нейт объясняет, что в каждой эсэмэске Джош пишет «Йент» вместо «Нейт», и это прозвище закрепилось. Мое подозрение, что они не просто друзья, аннулируется, когда Нейт приходит завтракать и сообщает мне, что Джош – не обычный студент академии: на следующий год, когда Джош станет Дженни, он переведется в женское ее отделение, чтобы академии не пришлось заниматься гендерными вопросами.

– А как вы подружились?

– Мы оба вяжем, – говорит Нейт. Потом он помогает мне засунуть двадцативосьмифунтовую ощипанную фаршированную птицу в духовку. – Я написал отцу, – говорит он. – То есть я начал письмо, но оно получилось очень длинное – восемьдесят страниц. Я дал его своему консультанту, и он сказал, что это не письмо, а мемуары, и чтобы я продолжал писать. Я не слишком молод, чтобы писать мемуары? – спрашивает он.

Правильного ответа на этот вопрос нет.

В процессе приготовления «праздничного пунша» и в поисках достаточно большого блюда для птицы я обмениваюсь эсэмэсками с Черил: я пригласил ее с семьей, но для Эда и его окружения День благодарения очень много значит. Его сестра готовит, а Черил с Эдом на той неделе удвоили запасы антикоагулянта «плавикс» и понижателя холестерина «липитор».

«И не забудь в птицу лимон сунуть перед тем, как поставишь в духовку», – пишет Черил.

«Поздно».

«Никогда не поздно, – пишет она. – И перед тем, как начнет подрумяниваться, накрой тентом из фольги и подержи последние тридцать минут. Способствует образованию корочки».

«Кто-нибудь сейчас делает тыквенный пирог из настоящей тыквы?» – спрашиваю я.

«Нет», – пишет она.

Приезжают мистер и миссис Гао и несут горячий турдакен, который зажарили у себя в ресторане и привезли прямо к нам.

– Я понятия не имею, что такое турдакен, но мне нравится, как он пахнет, – говорит Мадлен, приглашая их в дом.

– Мы тоже не знаем, – отвечает ей мистер Гао. – Увидели по телевизору, и там сказали, что это очень американское. Мы его заказали через Интернет.

Приезжают тетя и дядя Рикардо с огромной запеканкой из сладкого картофеля и маршмеллоу и с гигантской стеклянной чашей амброзии. Рикардо в качестве приветствия выдает долгую демонстрацию, чему он научился в игре на ударных.

Чинь Лан и ее родители приезжают поездом из Нью-Йорка с большими букетами цветов и «счастливыми косточками желания» для детей.

– У индейки, вы знаете, только одна, – говорит мать. – А теперь у вас будет сколько хотите и много счастья. Мы их продаем в магазине всю неделю – очень популярны.

С каждым новым гостем происходит новый тур представлений. В разгар процесса спускается Эшли, одетая в платье из «Колониального Вильямсберга» и шаль, а головной убор на ней тот, что дала София для бар-мицвы. Она все глубже проникается религией, недавно определив себя как «ортодокса». Я это воспринимаю как стадию развития, как эмоциональную тягу подростка к идентификации, дающей душевный комфорт. Надеюсь, это движение к здоровому самоощущению.

– Я хочу зажечь четверговые свечи и помолиться, – говорит она.

– Четверговых свечей не надо, – отвечаю я.

– Но тетя Лилиан и Джейсон никогда не видели, как я читаю молитвы.

– Я тебя понимаю. Но сегодня – День благодарения, этот день принадлежит нашим христианским братьям. Ты хочешь произнести застольное благословение?

– Пусть его произнесут Сай или Рикардо. Но я хочу сказать несколько слов.

– О чем?

– Я кое-что приготовила, – говорит она, возвращаясь наверх.

– Ладно.

Джейсон и Лилиан привозят с собой знаменитую жестянку с печеньем, нагруженную именно этим продуктом.

– Я научила Джейсона его печь, – гордо сообщает Лилиан.

– Вчера мы его вместе пекли, – добавляет Джейсон. – Теперь у нас сколько угодно печенья и когда захотим.

– Ты хочешь сказать, что я тебе больше не нужна? Что была нужна только ради печенья?

– Мам, я хочу сказать другое: я рад, что ты мне доверила секрет своего рецепта.

Лилиан осматривается:

– Где твоя мать? Я думала, она будет. Ждала, что мы помиримся.

– Они с Бобом празднуют где-то с друзьями.

– Не правда ли, это странно? Ты устраиваешь праздничный ужин, а твоей матери на нем нет?

Я не говорю о своей озабоченности насчет того, что могло бы быть или как я стал бы представлять Мадлен и Сая матери и Бобу. Кем бы они друг другу были? И вдруг бы началась война за территорию?

– Видишь ли, дети Боба пригласили на праздник его, но без мамы, и их чувства оказались задеты, – поясняю я. – Я, конечно, пригласил их обоих, но как сказала моя мама: «Не хочу обременять Боба сложностью нашей семьи, он и без того достаточно страдал. Минивэн увезет нас отсюда, и мы хорошо проведем время».

Перед тем как сесть за ужин, мы делаем множество снимков – групповые фотографии в гостиной. Почти у каждого фотоаппарат или телефон, поэтому снимаем по очереди, то друзей, то родственников.

– Это будет наша рождественская открытка? – спрашивает Мадлен у Сая.

– А что это за китайцы все? – слышу я, спрашивает Лилиан у Джейсона. – Я думала, он развелся? – Она садится за стол. – Или он содержит пансион? Прямо как шоу фриков – какое-то случайное собрание людей.

Я сижу во главе стола и произношу Символ веры. И думаю о Сахиле и о письме, которое он сегодня прислал: «Когда дорога сужается, тот, кто едет сзади тебя, имеет право преимущественного проезда».