@

Я ответила ему:

@

Ребенку, которого я потеряла, было два дня. Его звали Тедди. Я знала его недолго — лишь те немногие часы, когда держала на руках. После стольких лет бесплодных поисков я наконец осознала, что ребенка, которого я так отчаянно стремилась вернуть, не существует. Лу Шэнь — твой сын целиком и полностью, он принадлежит тебе, как Вайолет принадлежит мне. Она — единственное дитя, которое я потеряла. Она единственная, кого я оплакиваю и кого буду искать долгие годы, даже если ее и нет уже в живых.

@

Как сообщала Обаяние, когда мы доберемся до Руки Будды, внизу увидим город. Но мы его не увидели. Я посмотрела на Помело и Волшебную Горлянку — они выглядели озадаченными. Мы стали спускаться по извилистым тропинкам, затем по небольшой горной долине, упорно цепляясь за надежду, но так и не смогли рассмотреть города, пока не дошли до конца ковра из зеленой травы и не встали на краю отвесной скалы. Над нами сквозь слезы я увидела звезды — десять тысяч сияющих огоньков на черном небе. А потом я посмотрела вниз и сквозь те же слезы снова увидела огоньки — в десять тысяч раз больше, чем на небе. Я подавила сомнения и сказала себе, что это не просто отражение звезд в пруду или рой светлячков и не влажные листья, отражающие серебристый лунный свет. Я утерла слезы и увидела то, во что хотела поверить: под нами расстилался город, и тысячи огоньков сияли сквозь окна его домов.

Мы радостно восклицали: «Я знала, что он там будет! Я его чувствовала! Я видела его внутренним оком и сделала так, что он появился в реальности!»

Луна и звезды освещали нам путь, пока мы спускались по извилистой тропе в долину. В приливе восторга мы с Волшебной Горлянкой не сразу заметили, что Помело еле ковыляет за нами на распухших ногах. Мы вернулись к ней и подхватили под руки. Радость так подняла наш дух, что мы будто парили над землей, не ощущая ни своего, ни ее веса.

Город все приближался, и я глубоко вдохнула, наполнив легкие свежим воздухом. Я знала: что бы нас там ни ждало, это будет лучше, чем то, что было еще вчера. Когда-то я ожидала худшего, сейчас же ждала лучшего: чистой комнаты, где можно переночевать, теплой ванны, горячего чая, сладкой груши. Я представляла себе реку и обратный путь в Шанхай. Не такими уж и несбыточными были мои мечты.

Помело настаивала на том, чтобы мы нашли ее подругу, Обаяние, которая сбежала год назад. Она должна была узнать, что смогла нас спасти.

Мы наняли две рикши, чтобы доехать до «Дома Обаяния». В одну сели мы с Волшебной Горлянкой, другая была целиком для Помело. Она со стоном еле подняла ноги, чтобы забраться в рикшу, затем глубоко вздохнула. Через десять минут мы уже были у «Дома Обаяния», который отличался классической элегантностью, подходящей для скромного провинциального города. Когда слуга объявил о нашем приходе, Обаяние, похоже, тут же выскочила из постели. Она прибежала к нам в ночной рубашке, обхватила Помело за плечи, уставилась ей в лицо и встряхнула ее.

— Ты не призрак! — воскликнула она. — Разве я не была права?! Ублюдок нам все время врал! Там была тропинка!

— Вековечный мертв, — просто сказала Помело.

Обаяние отступила на шаг:

— Что? Ты уверена?

— Целиком и полностью. Мы видели его тело и лицо. Но сейчас у меня слишком болят ноги, чтобы подробно рассказывать.

Обаяние велела служанке проводить Помело в ее комнату и снять с ее ног бинты. Она приказала приготовить теплую воду и травы, чтобы обмыть стопы и снять отеки. Нам показали наши комнаты — прекрасно обставленные будуары. Служанка наполнила ванну горячей водой, и я смогла смыть с себя все загрубевшие слои кожи, чтобы снова стать мягкой и гладкой. Как только я выбралась из ванны, другая служанка обернула меня полотенцами. Я скользнула в просторную блузу и штаны. Еще одна служанка принесла закуски и чай и разложила их на столике. Я ела так жадно, будто бедная крестьянка — которой я стала за это время. Осушив кружку с чаем, я легла в постель и проспала почти до полудня.

Мы сели за стол для завтрака, и, как сказала Помело, вид у нас был такой беспечный, что она с трудом нас узнала. Но каждый раз, когда я проклинала Вековечного, я вздрагивала — мне казалось, что за этим последует пощечина, удар, что меня повалят на землю. Страх стал привычкой, и я знала, что потребуется время, чтобы от нее избавиться.

Большую часть дня мы отдыхали, давая возможность успокоиться ноющим мышцам. И пока служанки массировали наши ноги, мы вспоминали, как помогали друг другу. Мы разделили общий страх и сумели выжить. Этого было достаточно, чтобы мы остались сестрами до конца жизни. Мы позволили Помело самой рассказать о том, как умер Вековечный. Во время рассказа она, должно быть, пережила все заново. Лицо ее напряглось, когда она описывала, как карабкалась по камням, а ноги ее болели так, будто она ступала по раскаленным углям. Боль почти ослепила ее. Солнце продолжало нещадно палить, а где-то в темноте леса затаились тигры, и она вздрагивала при каждом звуке.

Помело потянулась к нам и сжала наши руки:

— Они были ко мне добрее, чем родные сестры. Они могли бы бросить меня и спастись, а не рисковать жизнями, чтобы мне помочь.

Мы скромно ответили, что уже устали слышать ее благодарности. Наконец она дошла до того момента, когда на дорожке под нами показался Вековечный. Она задрожала и ухватилась за меня, опустив взгляд. Мы видели, что она мысленно вновь оказалась там, на горной тропе. Она выпучила глаза, лицо ее исказила гримаса. Помело тяжело дышала, не в силах продолжать рассказ. Неожиданно она вытянула вперед руки — и воображаемые камни полетели вниз. Она сказала, что их было больше десятка, но ему хватило и одного.

— Я часто мечтала о том, чтобы он умер, — простонала она. — Я даже думала его убить. Но если бы я знала… что увижу его глаза, а в них — невообразимый ужас… Пока я не увидела, как он лежит, изогнувшись, будто древесные корни, а вместо лица у него — кровавый обрубок… И я спрашивала себя: неужели я это сделала? Как я могла сотворить такое? Отныне я всегда буду видеть его без лица. Будь он проклят!

Она с ненавистью смахнула слезу.

— Я ненавижу его за то, что он заставил меня желать его смерти. Он сделал меня бесчеловечной.

Позже в тот же день мы вспоминали о том, как Вековечный нас обманул. Мы все отрицали, что любили его. Нас ввели в заблуждение, заставили так думать. Мы сравнивали стихи, которые он нам читал, его обещания, подарки, рассказы о семье. «Ах! Он и тебе это говорил?!» Мы просеивали его ложь в поисках того, что могло быть правдой. Было ли в ней хоть что-то хорошее?

— Плохие стихи были его собственного сочинения, — заявила Волшебная Горлянка. — С чего бы ему присваивать себе чужие отвратительные стихи?

В разговор вступила Обаяние: