В зрительном зале люди любовались этой юной Маргаритой, стройной и грациозной, с голосом, удивительным в своей прозрачности и силе. Исполнительница была не только красивой и молодой, чего нельзя сказать о большинстве оперных певиц, часто женщинах зрелых и пышнотелых, но еще и необыкновенно правдоподобной. Ее голос звучал не жеманно и не мелодраматично — он тек, ясный и кристально чистый, как быстрая вода горной реки. Ее ослепительно прекрасное лицо излучало искренность, правдивость, прелесть. Ее талант казался безграничным. В конце каждого акта звучали оглушительные аплодисменты.

Последняя сцена стала апофеозом: заключенная в темницу Маргарита отказывается от содействия демона и своего возлюбленного Фауста, призывая на помощь небесные силы. Казалось, Эрмин вложила в эту роль всю себя. В длинной белой тунике, с распущенными волосами, она протягивала руки в цепях к небу и душераздирающим, полным отчаяния голосом призывала небесных ангелов. Несколько человек в зале вскочили на ноги.

Знаю, как я низко пала,

Но ты, Господь, прости паденье!

Вам, ангелы мои святые, я душу отдаю,

Меня спасите вашей силой!

Прости меня, Творец, помилуй!

Когда упал занавес, все присутствующие в зале в едином порыве встали. Последовала сумасшедшая овация. Это был настоящий триумф. Крики «Браво!» не стихали. Эрмин и другие артисты вышли на поклон, но их никак не хотели отпускать.

— Господи, спасибо! — выдохнула заплаканная Лора. — Жосс, это наша девочка, ты отдаешь себе отчет?!

— Конечно! Я задыхаюсь от гордости! — восторженно отозвался мужчина.

— Это просто поразительно, — сказала Бадетта. Глаза ее блестели от волнения. — Как я за вас счастлива!

Мирей тоже плакала. История Фауста и Маргариты произвела на нее большое впечатление, и она очень гордилась Эрмин.

— Это наша Мимин! — повторяла она. — Всеблагой Господь, как ей хлопают!

Никто из сидящих в ложе не заметил исчезновения Шарлотты. Несколько минут назад туда заглянула Лиззи и увела девочку с собой. В итоге всеобщему удивлению не было предела, когда на сцену выбежал маленький мальчик с букетом цветов. Ребенок, в штанишках из оленьей кожи с бахромой и такой же рубашке, черноволосый и смуглый, бежал в свете прожекторов. Он смотрел на женщину в белом. В ней он узнал свою маму, по которой так долго скучал. Артисты расступались, чтобы дать ему пройти, а он кричал тоненьким голоском: «Мамочка!»

Эрмин вскрикнула и бросилась к сыну. Она обнимала его и покрывала поцелуями, испытывая бесконечное, исступленное счастье. Картина была такой очаровательной, такой необычной, что большинство решило, будто это инсценировка. Повисла короткая тишина, потом грянул гром аплодисментов, еще более неистовый, чем раньше.

— Как он похож на Мукки! — воскликнула Лора, приподнимаясь в нависающей над залом ложе.

— Но это он и есть! — удивился Жослин. — Тошан приехал — это единственное объяснение!

Эрмин не задавалась никакими вопросами. Она обнимала сына, позабыв обо всем на свете.

— Мамочка, — повторял мальчик, — мамочка, любимая!

Понадобилось время, прежде чем молодая женщина осознала, что означает присутствие в театре ее сына. Кто, кроме Тошана, мог привезти его в Квебек? И купить парниковые розы с опьяняющим ароматом? Она встала и ускользнула за кулисы, прижимая мальчика к груди.

— Больше я тебя не оставлю, мое солнышко! — прошептала она. — Но где папа? Скажи!

К ним торопливым шагом приблизилась Шарлотта. Мукки протянул к ней ручонки. Похоже, девочке он обрадовался не меньше, чем матери.

— Где Тошан? — спросила Эрмин. — Шарлотта, ты его видела?

— Нет! Лиззи постучала в дверь ложи, и я к ней вышла. У нее на руках был Мукки с букетом. Она попросила вывести его на сцену, сказала, что это идея твоего мужа. Значит, Тошан где-то здесь.

Обезумев от радости и в то же время с трудом веря в такое счастье, Эрмин бросилась в свою гримерную. Там она чуть не столкнулась с отцом и матерью, сияющими от счастья.

— Браво, дорогая! — воскликнула Лора. — Это было великолепно! Все идет как нельзя лучше! Мукки произвел сенсацию, и, наверное, Тошан тебя простил. Да и как может быть по-другому, если он услышал, как ты поешь? Твой муж с минуты на минуту постучит в дверь!

Эрмин надела свою шубку, натянула сапожки. Дрожащая, с отсутствующим взглядом, она словно пребывала в состоянии транса.

— Я знаю Тошана, он наверняка уже на улице! — заявила она. — Если бы это было не так, он бы уже пришел. Лиззи объяснила бы ему, где меня найти. Я не хочу, чтобы он ушел, вы понимаете? Я хочу его догнать!

— Об этом даже не думай! — возразил Жослин. — Ты вся разгоряченная, а на улице мороз, ты сразу простудишься. Тошан не стал бы ехать в такую даль, если бы не собирался с тобой помириться. Я его найду. А ты оставайся здесь. И сними этот костюм!

— Нет, папа, только не ты! — взмолилась она.

— Это еще почему? — спросил Жослин.

Изнуренная, нервная, Эрмин уступила. Она не знала точно, в чем именно Тошан обвиняет ее отца. Повисла атмосфера паники. Октава Дюплесси, который пришел справиться об Эрмин, тотчас же выставили за дверь, чтобы дать ей время переодеться в вечернее платье. К входу гримерной приносили все новые букеты; пришел директор Капитолия. Эрмин, спрятавшись за ширму, всем отвечала, что никого не хочет видеть, кроме некоего Тошана.

— Это ее муж, ее большая любовь, — объясняла Бадетта любопытствующим посетителям, которых не пустили в гримерную.

Добросердечная журналистка радовалась, попав в ситуацию, похожую на те, которые она описывала тихими одинокими вечерами. Она попросила Лиззи поискать за кулисами, в коридорах и в баре красивого мужчину-метиса, разумеется, одетого в индейскую одежду.

— Но я его видела! — заявила та. — На нем были черное пальто, шляпа и галстук. И никакой он не дикарь с севера! Хотя у него и вправду длинные волосы, красивые, черные как вороново крыло, собранные на затылке. Теперь я лучше понимаю тоску нашей дивы. Было бы мне лет на тридцать меньше, я бы тоже в него влюбилась!

В это время Жослин объяснял ситуацию Дюплесси. Потом они оба тепло оделись и вместе покинули театр через служебный выход.

— Нужно привести Эрмин ее мужа, — вздохнул импресарио. — Иначе придется отменить предстоящие выступления. Она либо заболеет, либо бросится искать его на другом конце страны!

— Вы думаете только о своей выгоде! — проворчал Жослин.

— Это моя работа! Я имею определенный процент, и в этом нет ничего постыдного. Мне все равно, какими средствами мы осчастливим влюбленную женщину, лишь бы она успокоилась!

— Моя девочка вас не подведет.

Они разошлись в разные стороны, чтобы осмотреть окрестности Капитолия. Оба заглядывали даже в окна близлежащих кафе.