Шергай склонился, покопался в складках халата, парча выплюнула запечатанный кувшин, пузатые бока которого испещряли царапины. Сухие пальцы ухватили пробку, вытащили легко, будто подняли с земли листик.

Яромир неотрывно смотрел на откатившихся степняков: стоят, нервно бегают. Ладони сжимались радостно – наконец забрезжила надежда отстоять город. Усталые воины на стенах думали так же, лица чуть посветлели.

Князь повернулся к посаду, участливо осмотрел пепелища домов, тлеющие бревна, суету горожан, льющих ведра на горящие крыши. От сердца чуть отлегло: не так уж много разрушено, войско, усланное разорить веси, успело мало, степняки у стен измотаны, трупы соратников, усеявших вал, явно дух не поднимали.

Лют вгляделся в застывшие ряды, по хребту пронесся холодок.

– Стрый, у тебя глаза зорче, погляди, – попросил он напряженно.

Воевода смахнул со лба пот, приставил ко лбу ладонь козырьком, сощурился. Буслай выжидающе смотрел. Воевода засопел, с хрустом раздул грудь, сказал тревожно:

– Что-то худое мыслят.

Ратьгой хмыкнул, изломил насмешливо бровь, хотел сказать могучану, что помыслы степняков видны как на ладони, но страшный грохот выбил мысли, заставив замереть с открытым ртом.

Вольга глянул в поле, застонал горестно, посох сухо хрустнул о колено, деревяшки упали за стену. Яромир посмотрел удивленно на кудесника, тоже глянул в поле, сердце остановилось. Лют прикипел взглядом к огромному столбу раскаленного воздуха, с ужасом заметил расплывчатые очертания чудовищных рук, черты лица, искаженные нечеловечьей злобой.

Столб крутился юлой, двигался немыслимо быстро. Земля охала, брызгали комья, часть засасывало, кружило расплывчатыми полосами. За столбом оставалась глубокая канава с ровным дном – вширь пройдет табун.

В ворота бухали пласты земли с подшерстком травы, в сплетении белесых корней шевелились червяки, метались жучки, мелкие букашки. Створки гудели, земля рассыпалась пылью, в бойницы центральных вежей дышало раскаленным воздухом, от мощного порыва стрелки падали, одного тугой воздушный кулак выбил наружу жестоким ударом в грудь, тело исчезло в бойнице с жутким хрустом.

На стены плеснуло размолоченной землей, золой сгоревшего сада, воины закашлялись, ладонями прикрыли глаза. Стрый ухватил Яромира, прижал к полу, остальные последовали примеру могучана. Над головами пронесся кипящий воздух.

Лют остался на ногах, глаза полыхали бешеной ненавистью, тело трясло, как тряпичную куклу, ярость разрывала горло, ногти погрузились в ладони. От унижения, нанесенного подлыми грабителями, что явились к нему домой и стали уничтожать родичей, закипели злые слезы.

Верхушки веж хрустнули, отлетели, как головки цветов, счиркнутых ножиком, брызнула мелкая щепа, в древесной пыли мелькнули тела стрелков. Столб с оглушительным ревом приблизился. Закатное солнце, багровое от злости, смотрело, как ворота прогнулись, из завала по ту сторону со свистом стали вылетать мешки с песком, камни.

Снаряды сшибали зазевавшихся горожан, проламывали грудные клетки, дробили ноги, безжалостно швыряли на обгорелые бревна. Раздробленные люди падали со страшными стонами. Взметались тучи золы, похожие на стаи мух.

Бревна задрожали, открылись широкие щели, ряд несокрушимых стволов мореного дуба заплясал, как гости на свадьбе, забрызгал белесыми обломками. Столб приблизился, воинов по всей стене обдало раскаленным воздухом, порывы ветра сдули, как пушинки, блещущие кольчугами тела, которые кувыркаясь улетели в сторону посада и проломили крыши домов. В струях кипящего воздуха мелькали зверские черты, уши рвал яростный рев.

Вежи с хрустом разлетелись, тяжелые обломки упорхнули в город, дома задрожали, рассыпались бревнами, подняв тучу пыли, унесенной горячим ветром. Створки ворот вышибло, разломало на части, как сухие листья, отдыхающих от бдения на стене воинов прошило острыми обломками и швырнуло прочь с чудовищной жестокостью.

Мостовая ощерилась поднятыми лагами, которые страшно хрустели, ломались и уносились ветром прочь. Столб миновал ворота, сдул сгоревшие дома, жадно вгрызся в целые: бревна лопались с оглушительным треском, как раздутый воздухом бычий пузырь, солома крыш безумно плясала, раскаленный воздух лизнул крыши гадким языком – вспыхнули ярким пламенем. Воздух насытился древесной пылью, плотной, густой, как каша. В яростном реве громадного столба потонули жалкие крики горожан, оставшихся в домах. В щепе мелькнули перемолотые тела.

Вобравший в себя древесную пыль, столб прошел по середке города, оставляя широченную канаву с ровным дном, и всей яростью обрушился на каменную стену детинца. Кракнуло оглушающе, камни расшвыряло в стороны, стена княжьего терема ощерилась рваными пробоинами. Пыль осела во дворе высоченными холмами, похоронила челядь, резервное войско. Поверху древесной каши некоторое время шевелились бугры – люди отчаянно пытались выбраться наверх, но вскоре пыль окончательно улеглась ровным слоем.

Столб довольно рыкнул, ввинтился в землю, раскаленный воздух нехотя остыл. Мучительную тишину разорвали вопли ужаса, боли, обреченности. Яромир вырвался из-под опеки Стрыя, глянул на город, закричал раненым зверем. Буслай приподнялся, челюсти окаменели, по пыльным щекам покатились горючие слезы. Лют качнулся: оглушительный звон разрывал голову, от бешенства перед глазами мельтешили темные круги.

Стрый глянул на город, соскочил со стены, сапоги погрузились в слой щепок, как в песок. Великан пошарил, небрежно вытащил за шиворот пастушка, сказал с грубоватой нежностью:

– Говорил тебе, дома сиди.

Ивашка испуганно закивал и сунул руку за пазуху, чумазое личико посветлело: в ладонях появилась деревянная дудочка. Стрый оглушительно свистнул, людские стоны заглушил топот копыт, Гором злобно заржал, встал на дыбы. Воевода отпустил Ивашку, с высоты седла осмотрел пролом в стене, хищно сощурился, закатное солнце окрасило клыки кровью.

– Воины! – крикнул он зычно. – Вот и пришел наш кон. Так не посрамим славу предков, умрем, защищая свой народ!

Дружинные выслушали молча, без криков радости, с мрачными лицами, но глаза горели лихим огнем, плечи гордо расправились, собирающихся в боевые порядки степняков обливали презрительными взглядами.

Конное войско неспешно строилось по дну канавы, такой удобной, плотно утоптанной, никаких коварных норок, ям: кочевники налетят с быстротой стрелы, мигом порубят, сожгут город, но прежде захлебнутся кровью.

С уцелевших прясел бежали стрелки, выстраивались у пролома, спокойно пересчитывали стрелы, придирчиво осматривали луки. Дружинные, шелестя броней, сбегали со стен, строились в проломе, нарочито разминали шеи, поплевывали на ладони, весело смеялись. Они покажут грязным степнякам, как умирают мужчины!

Лют заспешил к пролому, Буслай кинулся следом, Ратьгой покряхтел, затопал было, но хриплый голос князя остановил:

– Погоди, воевода.