* * *

По возвращении в Рим Войтылу ждали трудные переговоры с Москвой о легализации советских греко-католиков. Вопрос был решен лишь в марте 1990 года и увенчался водворением нунция в столице СССР. Однако, прежде чем это случилось, ватиканским представителям пришлось выслушать немало обвинений как от Московской патриархии, так и от украинских деятелей. Один из последних, помощник местоблюстителя Львовской архиепархии Юлиан Вороновский, раздраженный уступчивостью секретаря Конгрегации восточных церквей архиепископа Мирослава Марусина, в сердцах бросил, что прелат «за десять дней принес больше вреда церкви восточного обряда, чем КГБ за сорок четыре года». А диссидент Степан Хмара отправил Иоанну Павлу II протест по поводу того, что «Украинская католическая церковь стала предметом торга между Ватиканом и Московской патриархией»[1024].

Куда легче прошло восстановление греко-католических структур в Румынии, где вопрос был улажен уже в начале января 1990 года стараниями главы делегации Апостольской столицы по вопросам постоянных контактов с Польшей Франческо Коласуонно. Правда, после подписания договора румынский патриарх Феоктист отказался возвращать униатам отобранные у них святыни — этот вопрос затянется на долгие годы. Коласуонно же, так лихо расколовший румынский ребус, вскоре занялся возрождением католицизма в СССР — именно ему как главному специалисту по униатам и православным понтифик доверил место нунция в Москве.

Год 1989‐й явился вершиной успехов Иоанна Павла II. Следующее десятилетие оказалось богатым на разочарования и неудачи. Мир без холодной войны вышел совсем не таким, каким его видел Иоанн Павел II. Аборты и контрацепция, провал евангелизации Азии, религиозное безразличие евробюрократов, локальные конфликты и терроризм — все это омрачило вторую половину понтификата Войтылы. В новых реалиях его голос будет казаться многим голосом из прошлого. Даже американское руководство, прежде столь чуткое к его словам, с уходом Рейгана перестало замечать Святой престол. Новый госсекретарь Джеймс Бейкер за время своих частых поездок на Ближний Восток так и не нашел времени заехать в Рим. В воспоминаниях, которые он издаст после отставки, дипломат ни разу (!) не упомянет Иоанна Павла II — красноречивое свидетельство того, с каким пренебрежением взирали теперь на Апостольскую столицу из‐за океана[1025].

То, что душевный союз Ватикана и Соединенных Штатов разорван, Войтыле дали понять уже 20 декабря 1989 года, когда Буш-старший начал вторжение в Панаму для поимки диктатора Мануэля Норьеги, обвиненного в связях с наркомафией. Мнение понтифика о любой войне было известно. Но вряд ли он ожидал, что его моральный авторитет будет попран теми, на кого он прежде опирался. Американцы откровенно унизили Святой престол, когда бесцеремонно выкурили Норьегу из здания нунциатуры, где тот укрылся от сил вторжения. Даже Пиночет не позволял себе подобного! Третьего января 1990 года, измученный ревом рок-музыки, круглосуточно грохотавшей из расставленных вокруг динамиков, Норьега сдался американским солдатам.

«Буря в пустыне» также не нашла понимания у Иоанна Павла II, хотя Святой престол, вслед за ООН, осудил иракскую оккупацию Кувейта, случившуюся 2 августа 1990 года. Сам понтифик высказался на этот счет лишь 26 августа в молитве «Ангел Господень», упомянув о «тягостных нарушениях международного права», свидетелями которых довелось стать ему и его современникам. При этом он не произнес названия государства Кувейт, а сам конфликт в Персидском заливе поместил в один ряд с событиями в Палестине и Ливане (чувствовалось влияние отца Торана).

В Палестине к тому времени уже третий год полыхала «интифада» — арабское восстание против Израиля, в котором участвовали как мусульмане, так и христиане. Как раз в 1990 году 61-летний Ясир Арафат, прежде воевавший с маронитами в Ливане, внезапно женился на арабской католичке, принявшей ислам ради брака с председателем ООП. Случайность? Кто знает! Объяснений этому браку (некоторое время державшемуся в тайне) нет до сих пор, но факт примечательный. Говорят, у его супруги на стене висели изображения Сына Божьего и римского папы. Ближневосточные христиане вообще мало сочувствовали Израилю, плотно обложенному врагами, а палестинские приверженцы учения Христа и вовсе на время интифады объявили еврейскому государству бойкот, отказавшись платить налоги. Не случайно, видимо, итальянские политики в большинстве поддерживали арабов. А их мнение, конечно, отражалось на позиции Ватикана.

В Ливане же вообще бушевала война всех против всех: к межконфессиональной вражде добавился конфликт сторонников просирийской и антисирийской ориентации, что вызвало раскол в каждой из сражавшихся партий, в том числе и среди католиков-маронитов — в конце 1989 года главнокомандующий ливанской армией Мишель Аун вышел из подчинения президенту Ильясу Храуи, следствием чего явилась сирийская интервенция и бегство Ауна из страны в октябре 1990 года. Ливан по сути оказался под сирийским контролем, к вящему возмущению союзного Ауну иракского диктатора Саддама Хусейна, который получил некоторое моральное оправдание для своих действий в Кувейте. В самом деле, если можно Сирии, почему нельзя Ираку?

Что касается Ирака, то здесь также не все обстояло так однозначно. Десять процентов населения страны составляли христиане. Саддам Хусейн находился с ними в хороших отношениях, заинтересованный в поддержке христиан против шиитского большинства и курдских сепаратистов. В 1985 году, когда Ирак воевал с Ираном, Иоанн Павел II отправил в Багдад и Тегеран с посреднической миссией председателя Папского совета справедливости и мира кардинала Эчегарая, но не имел успеха. Однако Хусейн никогда не позволял себе таких высокомерных выпадов против римского папы, как Хомейни, и вообще заслужил в глазах арабского мира и США репутацию борца с исламским фундаментализмом. Как следствие, глава местных «униатов» Рафаэль Бидавид, носивший сан патриарха Вавилона Халдейского, ратовал за Хусейна в Риме и даже высказался с одобрением о захвате Кувейта. Иоанну Павлу II, разумеется, не хотелось подводить патриарха и подставлять под удар его паству. Но еще больше его пугала сама возможность массового убийства ради восстановления справедливости. Такой расклад ужасал понтифика. Памятуя о Второй мировой и наблюдая за другими вооруженными конфликтами (хотя бы в Ливане), он, судя по всему, представлял себе военную операцию против Хусейна как длительную схватку, сопровождаемую сухопутными сражениями и бомбардировками городов, — именно так выглядела война Ирака против Ирана. Тот факт, что у иракского диктатора накопилось больше танков, чем у США и ФРГ вместе взятых, казалось, подтверждал такой прогноз.

Несколько раз до истечения срока ультиматума, выдвинутого международной коалицией Ираку, римский папа призывал решить дело мирно, даже написал об этом самому Хусейну. А на Рождество 1990 года в обращении «городу и миру» апокалиптически разразился белым стихом:

«Дорога без возврата» (avventura senza ritorno) — выражение из радиовыступления Пия XII в 1939 году. Войтыла, конечно, не случайно позаимствовал его — имеющий уши да услышит. Оно действительно попало в заголовки мировой прессы. Но кому теперь было интересно мнение идеалиста в Ватикане? Против Хусейна объединился весь мир, даже его сирийские однопартийцы переметнулись на сторону международной коалиции (в качестве платы за свободу рук в Ливане). Впервые со времен Второй мировой действовали заодно и обе сверхдержавы — СССР и США. Семнадцатого января 1991 года многонациональные силы пошли в атаку, а уже через месяц иракская армия, четвертая по мощи в мире, была разбита вдребезги. Хусейн сумел ответить лишь поджогом нефтяных вышек на берегу Персидского залива. Диктатор понес наказание, закон восторжествовал. А понтифик оказался в неловком положении защитника зарвавшегося царька, пусть даже 16 января в телефонном разговоре с президентом США и пожелал коалиции победы[1027].