Пока Штрассер говорил, его сморщенное лицо все сильнее бледнело, и теперь оно сделалось белым как мел. Он задыхался.

— Вы, американцы, презираете нас за методы, которые мы использовали при проведении наших исследований, но ведь вы сами используете эмбриональную ткань абортированных зародышей для трансплантации, скажете, нет? Это что, допустимо?

Анна шагала по комнате взад-вперед.

— Бен, не трать времени на споры с этим монстром.

Но Штрассер не желал остановиться.

— Конечно, было много действительно безумных идей. Скажем, попытки превращать девочек в мальчиков, а мальчиков в девочек. — Он хрипло расхохотался. — Или же опыты по созданию сиамских близнецов путем соединения жизненно важных органов простых близнецов. Полный провал, на этом мы потеряли много живого материала.

— А после создания “Сигмы” вы продолжали поддерживать контакт с Ленцем? — перебила его Анна.

Штрассер повернул к ней голову, по-видимому, недовольный тем, что его прервали.

— Ну, конечно. Ленц ценил мой опыт и нуждался в моих контактах.

— И зачем они были ему нужны? — спросил Бен.

Старик пожал плечами.

— Он говорил, что ведет работу, осуществляет исследование — молекулярное исследование, — которое должно изменить мир.

— Он говорил вам, что это за исследование?

— Нет, не говорил. Ленц был очень скрытный и сдержанный человек. Но все же я помню, как он однажды сказал: “Вы просто не в состоянии понять того, над чем я работаю”. Он просил меня достать для него очень сильные электронные микроскопы, что было в то время трудно сделать. Они были изобретены в конце 40-х, и их только-только начали выпускать. Еще ему требовались различные химикалии. Много таких вещей, которые после войны подпадали под эмбарго. Он требовал, чтобы я отправлял все в частную клинику, которую он устроил в старом Шлоссе, замке, который он захватил во время вторжения в Австрию.

— В какой части Австрии? — спросила Анна.

— В Австрийских Альпах.

— Где в Альпах? Вы помните, какой там город или деревня? _ настаивала Анна.

— Как я могу это помнить, ведь прошло столько лет! Может быть, он вообще не говорил мне об этом. Я только помню, что Ленц иногда называл свой замок “часовым заводом”, потому что там когда-то находилось часовое производство.

Научный проект Ленца.

— Значит, там была лаборатория! Для чего?

Штрассер укоризненно выпятил губы и вздохнул.

— Чтобы продолжать исследования.

— Какие исследования? — спросил Бен.

Штрассер молчал, как будто забыл, о чем говорил.

— Ну, давайте, — прикрикнула Анна. — Какие исследования?

— Я не знаю. Во времена рейха было начато очень много важных исследований. Исследования Герхарда Ленца.

Герхард Ленц: что там Зонненфельд говорил насчет ужасающих экспериментов, которые Ленц проводил в лагерях? Эксперименты на людях... но какие?

— И вы не знаете даже сути этой работы?

— Сейчас я ничего не знаю. Наука и политика — для этих людей они были одним и тем же. “Сигма” первоначально задумывалась как орудие для оказания поддержки одним политическим организациям и ниспровержения других. Люди, о которых мы говорим, уже тогда обладали огромным влиянием на все, что происходило в мире. “Сигма” показала им, что если они объединяют свое влияние, то полученное целое многократно превосходит сумму его частей. Когда они стали действовать совместно, выяснилось, что нет практически ничего, на что они не могли бы повлиять, организовать, направить. Но, понимаете, “Сигма” была живым существом. И, как все живые существа, она эволюционировала.

— Да, — согласилась Анна. — Имея активы, обеспеченные крупнейшими корпорациями в мире, наряду с фондами, украденными из Рейхсбанка. Мы знаем, кто входил тогда в правление. Вы последний из оставшихся в живых членов того, первоначального правления. Но кто ваши преемники?

Штрассер обвел взглядом зал, но было похоже, что он ничего не видел.

— Кто теперь управляет ею? Назовите нам имена! — крикнул Бен.

— Я не знаю! — Голос Штрассера дрогнул. — Они затыкали рты таким, как мы, регулярно посылая нам деньги. Мы стали лакеями, в конце концов изгнанными из внутреннего круга их советов. Мы все должны были давным-давно стать миллиардерами. Они посылают нам миллионы, но это мелочь, жалкие крохи со стола. — Губы Штрассера скривились в отвратительной ухмылке. — Они швыряют мне крохи со стола, а теперь они решили и вовсе разделаться со мной. Они хотят убить меня, потому что больше не желают платить мне. Они скупы и стыдятся этого. После всего, что я для них сделал, они сочли меня помехой. И опасностью для себя, поскольку, даже несмотря на то что двери передо мной закрылись много лет назад, они все еще считают, будто я слишком много знаю. Я сделал возможным все, чем они занимаются, и чем они мне отплатили? Презрением! — От все усиливавшегося гнева и прорвавшейся наружу обиды, которую старик скрывал на протяжении многих лет, его слова звучали отрывисто, а голос сделался резким, металлическим. — Они относятся ко мне так, будто я бедный родственник, паршивая овца, вонючий бродяга. Все эти шишки, разряженные в пух и прах, собираются на свой форум и больше всего на свете боятся, что я вломлюсь и испорчу их посиделки, словно скунс, пробравшийся в кофейню. Я знаю, где они собираются. Я не дурак и не тупица. Даже если бы они уговаривали меня, я все равно не присоединился бы к ним в Австрии.

Австрия.

— Объясните, о чем вы говорите! — потребовал Бен. — Где они собираются? Скажите мне.

Во взгляде, которым окинул его Штрассер, отчетливо читались осторожность и вызов. Было ясно, что он не намерен продолжать разговор.

— Черт возьми, отвечайте!

— Вы все одинаковые, — презрительно бросил Штрассер. — Могли бы подумать о том, что с таким человеком, как я, нужно обращаться уважительно, хотя бы из-за моего возраста! Мне больше нечего сказать вам.

Анна внезапно встрепенулась.

— Я слышу сирены. Да, Бен, совершенно точно. Нам нужно убираться отсюда.

Бен шагнул вперед и встал перед Штрассером почти вплотную.

— Герр Штрассер, вы знаете, кто я такой?

— Кто вы?.. — Штрассер запнулся.

— Мой отец Макс Хартман. Я уверен, что вы помните это имя.

Штрассер прищурился.

— Макс Хартман... Еврей, наш казначей?..

— Совершенно верно И еще, как мне сказали, он был офицером СС. —Зонненфельд уверен в том, что это было всего лишьприкрытием, уловкой. Сердце Бена отчаянно колотилось: он боялся услышать от Штрассера подтверждение отвратительного прошлого Макса.

Штрассер рассмеялся, показав стертые почти до самых корней коричневые зубы.