— Я понимаю, Фрэд, и...

— Но вообще-то я рад, что ты наконец позвонил. Знал бы ты, какую ерунду о тебе рассказывают! Мне позвонил один парень и битый час вдувал все это в уши. О тебе говорят, что...

— Можете поверить мне, Фрэд, — повысив голос, перебил его Бен, — во всех этих разговорах нет ни слова правды. Я хочу сказать, что независимо от того, в чем меня обвиняют, вы должны мне верить, когда я говорю...

— А я рассмеялся ему в лицо! В смысле, в ухо, — заявил Фрэд, в свою очередь перебив Бена. — Я сказал ему, что, может быть, вы все и могли набраться такого в своих жутких английских школах-интернатах, но я сам выпускник Дирфельда, и в божьем мире просто невозможно...

— Я ценю ваше доверие, Фрэд. Дело в...

— Лучший теннисист, сказал я ему. Ты же был чемпионом по теннису, да?

— Ну, в общем...

— А легкая атлетика? Я сам занимался легкой атлетикой — я когда-нибудь показывал тебе свои призы? Ты представляешь, Луиза считает, что это смешно — то, что я спустя пятьдесят лет продолжаю ими хвастаться, и она, конечно, права. Но я неисправим.

— Фрэд, я собираюсь попросить вас о большом — по-настоящему, очень большом одолжении.

— Тебе, Бенни? Сам знаешь, ведь ты же мне почти родственник. В один прекрасный день мы можем стать настоящими родственниками. Просто скажи, что тебе нужно, мой мальчик. Только и всего.

Как сказала Анна, есть основа плана, и ничего больше. Но для того, чтобы разработать и осуществить по-настоящему надежный план, потребовалось бы гораздо больше времени, чем у них было. Поскольку им точно известно лишь одно — они должны со всей возможной скоростью мчаться в Вену, иначе будет слишком поздно.

Если, конечно, Шардан не ошибался. В таком случае уже слишком поздно.

Гостиница располагалась в седьмом районе Вены. Они выбрали ее потому, что она, как им казалось, очень незаметна; ее постояльцами были в основном немецкие и австрийские туристы. Бен, одетый в военную форму, прибыл в Брюссель под именем Дэвида Пейна, а через несколько часов к нему присоединилась Анна — Гайатри Чандрагупта, летевшая отдельно от него через Амстердам. Пилот Маккаллана, приветливый ирландец по имени Гарри Хоган, был озадачен необычными одеяниями гостей. Еще больше его удивило то, что они отказались заранее сообщить ему место назначения, но указания старика были совершенно недвусмысленными: все, что захочет Бен, должно быть исполнено. И без вопросов!

По сравнению с роскошной обстановкой “Гольфстрима” и приятельским выражением открытого лица Гарри Хогана гостиница казалась серой и мрачной. Гнетущее воздействие ее обстановки усиливалось еще и тем, что Анна пока не приехала: они решили, что ехать вдвоем из аэропорта слишком опасно и лучше избежать этого риска. Они ехали порознь и различными маршрутами.

Бен, сидевший один в номере, чувствовал себя тревожно, как будто его заперли в клетке. Это был полдень, но погода была хуже некуда: дождь поливал стекла маленьких окон, усугубляя владевшее им мрачное настроение.

Он сидел и думал о жизни Шардана, о тех невероятных формах, в которое отлилось управление Западным миром, направляемое этими корпоративными менеджерами. И еще он думал о своем отце. Кто он? Жертва? Обманщик? И тот, и другой?

Макс нанял людей присматривать за ним — помилуй бог, старик решил, что ему необходимы няньки. И действовал типичным для себя образом: раз уж Бен не желает позволить старым тайнам мирно покоиться в вырытой для них могиле, значит, Макс должен постараться исподволь заставить его поступать так, как он сам, Макс, считает нужным. Это приводило Бена в бешенство, но в то же время казалось ему очень трогательным.

Когда Анна наконец приехала — они сняли один номер как мистер и миссис Дэвид Пейн, — он обнял ее, прижался щекой к щеке и почувствовал, что часть тревоги покинула его.

Чувствуя себя грязными после длительных перелетов, оба решили вымыться. Анна долго стояла под душем и вышла из ванной в махровом халате, с откинутыми назад темно-каштановыми волосами, разрумянившимися щеками.

— Я не хочу, чтобы ты встречалась с Ленцем одна, — сказал Бен, когда она открыла сумку и принялась выбирать одежду для предстоящей встречи.

— Но почему же? — спросила она, не поднимая головы.

— Анна, — сердито произнес Бен, — ведь мы даже не знаем, кто такой этот Юрген Ленц на самом деле.

Держа в одной руке изящную блузку, а в другой — ярко-синюю юбку, Анна обернулась и, сверкнув глазами, посмотрела Бену в лицо.

— В данном случае это не имеет значения. Я должна поговорить с ним.

— Ну, посуди сама, кем бы он ни был, мы имеем серьезные основания подозревать, что он по меньшей мере причастен к убийству восьми стариков в разных концах мира. И моего брата. Следующее вполне вероятное предположение — что он является руководителем заговора, который, если Шардан прав, не имеет никаких реальных ограничений сферы действия. Ленц знает меня в лицо, а теперь, без сомнения, ему известно, где я побывал. Поэтому еще одно обоснованное предположение — он знает, что я путешествовал вместе с тобой, а это означает, что он скорее всего видел твои фотографии. Тебе просто опасно встречаться с этим человеком.

— Я не обсуждаю это, Бен. У нас нет такой роскоши, как возможность выбора между опасным и безопасным вариантами: опасно все, что бы мы ни делали. Даже ничего не делать тоже очень опасно. Кроме того, если я погибну вскоре после того, как задам ему вопросы, касающиеся серии убийств, происшедших в разных странах, он немедленно окажется под серьезнейшим подозрением, — а я очень сомневаюсь в том, что ему этого хочется.

— А почему ты думаешь, что он захочет встретиться с тобой?

Анна положила одежду на кровать.

— Самая лучшая тактика игры с ним состоит в том, чтобы не пытаться с ним играть.

— Мне это очень не нравится.

— Этот человек привык полностью владеть ситуацией, привык манипулировать людьми и событиями. Называй это хоть высокомерием, хоть любопытством, но он захочет увидеться со мной.

— Анна, послушай...

— Бен, я в состоянии позаботиться о себе. Действительно, в состоянии.

— Ну, конечно, в состоянии, — неохотно согласился он. Было видно, что на самом деле ему хотелось возразить. — Просто... — Он умолк, заметив странное выражение, с каким Анна разглядывала его. — В чем дело?

— Ведь ты же по своему психологическому типу защитник, да?

— Не знаю, что там насчет защитника. Я просто...

Анна подошла к нему поближе, разглядывая его как экспонат в музее.

— Когда мы встретились, я подумала, что ты всего лишь очередной богатый, испорченный, самовлюбленный мальчишка из привилегированного колледжа.

— Вероятно, ты была права.

— Нет. Мне так не кажется. Значит, вот какая была у тебя роль в семье — опекун, верно?