Спертая внуком у талигойской королевы ройя раскачивалась на тонюсенькой золотой цепочке, а по стене метался полупрозрачный алый отсвет. Стало жаль: не драгоценности – бесплотной звездочки, родившейся от полуденного солнца и камня, в существование которого в Золотой Анаксии верили, а в Золотой Империи перестали. До присоединения к Талигойе Кэналлоа ройи считались сказкой, потом стали мечтой. И вот одна такая качается в руках и смеется, как смеется женщина, уверенная в том, что мужчина никогда ее не оставит. Что бы он ни говорил и как бы ни ярился.

– Ну тебя! – прикрикнула Матильда на самоуверенную вещицу и отправила ее в потайной карман. Назад лететь тем же аллюром не вышло, но решительности запыхавшаяся принцесса не растеряла. У калитки в садик Этери на привезенном со священной горы обломке восседала карга, для разнообразия расставшаяся с рогатым жезлом, но не с воинами. Алатка нагнула голову, точно собираясь бодаться, и устремилась к ведьме.

– Идемте со мной! – Для вящей убедительности Матильда притопнула ногой. – Вы должны видеть то, что я сделаю, и слышать то, что я скажу.

Вроде бы у нее получилось вполне в бакранском духе. Во всяком случае, премудрая немедленно вытащила из-за валуна свою палку и бодро вскочила, бородачи привычно встали за плечами старухи, хотя кто ее знает? Бакранка могла быть в одних годах с Матильдой, а могла быть и моложе, просто выглядела древней, как каменюки, из которых и вылезла.

Когда шли через сад, Матильда сунула руку в карман, нащупывая ройю, чем ввела в заблуждение местных птиц. Зеленоштанный Карлион, то ли некогда сцапанный Матильдой, то ли его сородич, настырно крича, шмякнулся принцессе на плечо. Пришлось согнать, но самолюбия у птички было не больше, чем у истинных талигойцев, когда они рассчитывали на обед. Зеленоштанец описал небольшой круг, явно собираясь опуститься Матильде на голову. Свистнуло, нахал слабо затрепыхался в траве, а сбивший его бородач довольно улыбнулся.

– Плохая птица, – объяснил он. – Может нести зло.

– Нагадить она может, – уточнила принцесса, но, видимо, бакран этого слова не знал, а объяснять Матильда не стала.

Этери сидела там же, где Матильда ее оставила, и рядом не было ни книг, ни бумаги с пером, ни хотя бы фляги. При виде вошедших принцесса чуть подняла брови, но промолчала, зато что-то проурчала старуха.

– Премудрая, – перевела кагетка, – готова услышать важное.

Готова? Ну, сейчас она услышит!

– Я исполняю клятву. – Как же назвать эту чуму синеглазую, чтобы горцы поняли и прочувствовали?! – Я дала слово тому, кто сейчас далеко, но хочет отвратить зло от вашего народа и матери вашего будущего короля.

Поняли? Нет? Ведьма должна знать талиг, а если не знает? Ну охранники-то хоть поймут?

– Мы все ждем герцога Алву, – откликнулась Этери, но переводить не стала. Значит, понимают!

– Герцог Алва оставил мне талисман, отвращающий зло, – раздельно и сурово произнесла Матильда, воздевая к потолку шалую звездочку. – Этот камень родился из крови, огня и звезд. Его нельзя снимать, иначе зло воспрянет и приблизится, и его нельзя носить с другими талисманами. Он один, как один приславший его.

– Этера, – пророкотала старуха и едва не ткнула в потолок своими рогами. – Бери!

– Я возьму, – пообещала кагетка. Она повесила бы на шею даже башмак, только бы его прислал Ворон, чего уж говорить о ройе, которую алатке все-таки стало жаль.

Дракко фыркнул и переступил через скрюченное неподвижное тело. Этот данарий решил схитрить и побежал не назад, а вперед, к густым зарослям боярышника: видать, думал, что вылетевшие из зарослей конники проскочат мимо и не заметят. Заметили. Выучка Никола в очередной раз дала о себе знать. Пока в живых остается хотя бы десяток бывших мятежников, пока они держатся вместе, ими будет командовать маленький генерал.

– Посмотрим? – окликнул Робер тоже о чем-то задумавшегося Эрвина, и тот, словно очнувшись, тронул шенкелем Сону.

На дороге уже вовсю кипела обычная суета: на скорую руку обшарить карманы убитых, стащить тела в кучу у переднего воза, проверить, есть ли живые. Нужно, чтобы были, но лучше бы их не оказалось. Нет, хуже! Просто то, что видишь, лупит по душе сильнее того, о чем только знаешь. Ты не видел сгоревших варастийских деревень, но видел смытую бирисскую и запомнил. Ты запомнишь и это, ну и что? В Рассвете тебе так и так делать нечего, а здешнюю кровавую грязь, не замаравшись, не разгрести.

– Как тебе Сона? – Разговор о лошадях не хуже любого другого, да и в бой идти на незнакомом коне опрометчиво. Впрочем, знакомых у Эрвина здесь нет.

– Выше всяческих похвал. – Эрвин потрепал мориску по бархатной шее. – Красавица долго ходила по рукам, но выучка законного хозяина все еще сказывается… А какой галоп!

– Да, хорош.

– Не то слово! А ведь я чуть было от нее не отказался.

– Слишком многих всадников поменяла?

– Я не суеверен, но на ней ездил Окделл. И ведь хватило бы одной пули, но кто мог знать…

– Да, – повторил Робер, посылая Дракко ближе к обозу, – кто мог знать…

– Найди Марианну! – внезапно то ли взмолился, то ли приказал ноймар. – Это я уже не найду, разве что в Рассвете… Хоть бы он у нас с эсператистами один был!

– Война у нас точно одна.

– Жизнь у нас одна… Ведь любишь же!

– Люблю. – Бедный Эрвин! Смотрит на брата, а видит сестру. – Но Катарину ты бы сейчас расстроил. Последние ее слова были про маки Эпинэ, а первый бой, первый открытый бой – из-за меня. То есть из-за армии, которую должны были на нас бросить. Сестры нет, я остался. Теперь ее маки мои, и долг тоже мой.

– Чем больше я тебя узнаю, тем больше вижу, как вы похожи, ты и она. Катарина тоже хотела просто жить, больше всего на свете хотела, и могла ведь! И при этом не могла… Ну и ты не можешь.

– Не могу.

Сона решила, что нужно идти за Дракко, они всегда ладили; Эрвин щурился и смотрел куда-то вдаль. То ли на Нуази, то ли дальше. Прошлое догнало в самый неподходящий момент, но настоящее тоже не дремало.

– Ну ты смотри, клопы какие, – донеслось от возов, – с девчонки малой сняли! В крови, и то не бросили…

Ухудшить участь пленных находка не могла, а вот на душе стало полегче. Эпинэ поискал Дювье и тут же нашел, а у бывшего сержанта, похоже, глаза были и на затылке.

– Монсеньор, – доложил он, придерживая расшалившегося Мэтра Жанно, – ранено трое, но в седле не удержится только капрал Бижу. Ну и старину Курье насмерть – пуля в сердце.

– Бижу и тело увозите прямо сейчас, не ждите. И быстрей с возами.

– Сделаем. Эй, масло давайте!

Вроде бы нет ничего глупее, чем стоять над душой у тех, кто знает свое дело, но при этом присутствие любимого – а южане своего «Монсеньора» любили – начальства заставляет делать, что положено, еще лучше. Иноходец кивнул Дювье и медленно поехал мимо пригнанных мародерами телег. Здесь все шло как задумано, а вот что в Нуази? Голова сама собой поворачивалась в сторону освещенных солнцем крыш, глаза шарили по пока еще пустой дороге. Ну, появитесь? Кинетесь на выручку своим, если у вас, разумеется, бывают «свои»? Будете преследовать? Ведь наглость же – под самым носом орудуем!