И этот лес, сомкнутый тесно,

И эти горные пути

Хотели слиться с неизвестным,

Твоей лазурью процвести.

«Ну, тёзка, – успел он подумать про автора этих строк Александра Блока, – спасибо тебе!»

Мура подошла и сказала:

– Александр, у вас сейчас вид Александра Блока, хотя вы больше похожи на Кларка Гейбла, только без усиков.

Он стоял и всё ещё не шевелился; Мура медленно справа налево, а потом слева направо провела перед его глазами открытой ладонью в красной ажурной перчатке:

– Вы проснулись?

– Да, да! Конечно! – Сашик встрепенулся и поспешно обернулся к проезжей части, и тут же перед ним остановился, шлёпая ногами, как сом по песку, молодой глянцевитый китаец-рикша.

– Нет! Нет! Я на живых людях не езжу, давайте на трамвае! – услышал он из-за спины.

«Тельновщина какая-то!»

И сразу на том месте, где только что стоял рикша, резко затормозил вишнёвый лакированный фордик.

«Вот это подойдёт!»

Из Нового города они быстро проскочили через виадук. Мура открыла окно, плотные волны горячего воздуха распушили ей волосы. Ещё садясь в машину, она со своего заднего сиденья неожиданно перекинула Сашику беретку, от неё пахло духами, запаха которых Сашик никогда раньше не слышал.

На Диагональной, которая вела к Яхт-клубу, машин ещё было много, и их фордик замедлил ход, Сашик тоже открыл окно. Он вертел в руках берет и думал, что надо о чём-то говорить, но в голову ничего не шло, и он из-за этого смущался и вдруг спросил:

– А что такое «завтрашние звонки»?

Мура сидела, откинувшись на спинку сиденья, и, видимо, не собиралась отвечать, она подставила лицо с прикрытыми глазами под врывающийся в салон ветер из окна и ловила прохладу.

Не получив ответа, Сашик так и остался сидеть, теребя в руках её берет.

На площадке Яхт-клуба машина резко развернулась влево, накренилась вправо и остановилась. Сашик открыл свою дверь, выскочил, открыл дверь Муре и подал ей руку. Мура поставила каблучок на порожек «форда» и пододвинулась к двери, потом подала Сашику руку, край её платья немного сполз и открыл колено.

«Не отниму руки. Пусть сползает дальше!» – подумал он про край платья и тут же увидел её внимательно смотрящие на него глаза. Сашик подал ей другую руку и стал смотреть в сторону.

Около Яхт-клуба, хлюпая кормами по воде, теснились лодки. Он выбрал молодого русского парня, лодка которого была узкая, длинная и хищная, кивнул ему, тот перепрыгнул на соседнюю лодку к китайцу и хлопнул его по плечу.

– Моя ему не нада! – сказал он, и оба расхохотались.

«Ну я ему покажу! – подумал Сашик про молодого знакомого лодочника. – Когда вернусь!»

Лодочники мощно вытолкнули лодку из тесного ряда, она взбурлила тупой кормой мутную сунгарийскую воду, и Сашик взялся за вёсла.

На реке было уже пусто, две или три лодки, чтобы точно причалить к набережной Яхт-клуба, гребли против течения вдоль противоположного берега, до них было далеко. Сашик стал сильно выгребать, на Муру он почти не смотрел, но чувствовал, что она внимательно смотрит на него. Минут десять он грёб против течения и, когда из-за левого плеча увидел западную оконечность Солнечного острова, резко повернул нос лодки, за несколько минут преодолел стремнину и поплыл по течению.

Вдоль острова он грёб, уже не напрягаясь, течение несло их само.

Мура, плотно сжав колени и держась обеими руками за борта лодки, сидела на низко сидящей в воде корме; когда стремнина и ветер середины реки стихли, она сказала:

– Вы спросили, что такое «завтрашние звонки»? Это когда люди в конце выходного дня договариваются на завтра. Звонков бывает так много, что иногда нас вызывают, чтобы помочь смене, потому что девушки не справляются.

Она огляделась и увидела, что Сашик выгребает к острову. Сашик действительно выгребал к низкому, пологому берегу Солнечного острова, на котором было несколько маленьких ресторанчиков, кабинки для переодевания, песчаный пляж, он всегда отдыхал здесь со своей компанией.

– Нам туда, – сказала Мура и махнула рукой ниже по течению в сторону Зотовской протоки между Солнечным островом и пустынным левым берегом, на котором далеко от реки располагалось лишь несколько дач.

Ближе к берегу течения почти не было, на песчаных отмелях волны превращались в мелкую вельветовую рябь, и в прозрачной воде, прорезая брюшками донный песок, резвились мальки.

«Почему туда? Там даже переодеться негде!»

Сашик ещё раз махнул вёслами, нос лодки мягко въехал в песок, до берега оставалось ещё несколько метров. Он бросил вёсла и стал снимать туфли. Мура раньше его скинула свои и перескочила через борт.

– Сидите! Я вас вытащу!

Она снова бросила берет и сумочку ему в руки, туфли – на дно лодки, подобрала край платья и, брызгая босыми ногами по воде, побежала к носу, где был привязан причальный канат.

Сашик положил берет на колени и ещё возился со шнурками, он привстал с сиденья и сразу потерял равновесие, потому что Мура упёрлась пятками в песок и сильно потянула лодку на себя.

– Ай! Что вы делаете? – закричал Сашик, упершись руками в низкие борта лодки, только в этом, полусогнутом неловком положении он смог удержаться. Берет упал с его колен на дощатое дно.

– А чтобы вы особенно не задавались, что так хорошо гребли.

Она смеялась и продолжала вытаскивать лодку по всё более мелкому дну; лодку дёргало, Сашик стоял в прежней неловкой позе, схватившись руками за борта и пытаясь удержаться, но не удержался, потому что Мура как резко взялась вытаскивать её на берег, так же резко и бросила. Лодка встала намертво, въевшись носом в песок под тонким слоем воды, и Сашик плюхнулся на сиденье. Она бросила канат прямо в воду, чего не любили все лодочники, подошла к Сашику, молча подняла с дощатого дна берет, сумку и туфли и пошла к берегу, выплёскивая босыми ногами мелкую тёплую воду.

Сашик догнал её, когда она уже прошла полосу прибрежного песка и поднималась на невысокий берег, где на самом краю росли кусты. Она обернулась и сказала:

– А вам дальше нельзя. И не подглядывайте.

Он вернулся к лодке, сел на влажный песок и даже не заметил, что под ним нет подстилки, а он одет в светлые бежевые брюки.

Всё, что произошло за прошедшие полтора часа, было похоже на падение картины со стены, которая висела-висела и вдруг упала. С самой пятницы он ходил в каких-то смутных ощущениях и совершенно не думал, что пойдёт к телефонной станции, и это будет именно сегодня, в воскресенье, и что будет ждать без всякой надежды, а Мура окажется на работе и увидит его в окно и выйдет. В голове смешались её слова и цвета её одежды: голубой с цветочками, и белые кружева, и серый с тёмно-красным, и этот берет. Он видел её, как в переливающемся воздухе, а сейчас она и вовсе исчезла, хотя была совсем рядом.