Идея принадлежала Пакнури, когда это стало безопасно и когда стало ясно, что шах решил уйти и передать власть умеренному и рассудительному премьер-министру Бахтияру, но не для того, чтобы власть узурпировал Хомейни, хотелось проорать ему, этого никто не планировал! Будь прокляты американцы, которые нас продали, генералы, которые нас продали, шах, который виноват во всем!

– Все знают… знают, как я поддерживал имама, да живет он вечно.

– Да, пусть пребудут с ним благословения Аллаха, – эхом отозвался мулла вместе с остальными. – Но ты, Джаред Бакраван, базаари. Ты когда-нибудь занимался ростовщичеством?

– Никогда! – тут же произнес Бакраван, искренне веря в это, хотя страх и терзал его. Все свою жизнь я давал деньги в долг, но процент всегда был справедливым и разумным, ни в коем случае не ростовщическим, думал он, никогда в жизни. И все это время я был советником различных лиц и министров, договариваясь о ссудах, частных и государственных, зарабатывая деньги, очень много денег, это был хороший бизнес и совершенно законный. – Я противодействовал… противодействовал «Белой революции» и шаху везде, где мог… Все знают, что я был про…

– Шах совершил преступления против Бога, против ислама, против Священного Корана, против имама, да охранит его Аллах, против шиитской веры. Все, кто помогал ему, виновны в равной степени. – Взгляд муллы был непреклонным. – Какие преступления ты совершил против Аллаха и слова Аллаха?

– Никаких! – вскричал Бакраван, доведенный почти до предела. – Именем Аллаха клянусь, никаких!

Дверь распахнулась. В комнату вошел Юсуф, он привел Пакнури. Бакраван едва опять не упал в обморок. Руки Пакнури были скованы наручниками у него за спиной. Брюки покрывали пятна мочи и кала, перед пальто был испачкан блевотиной. Голова бесконтрольно подергивалась, волосы свалялись и перепачкались, разум оставил его. Когда Пакнури увидел Бакравана, лицо его исказила гримаса.

– Ах, Джаред, Джаред, мой старый друг и коллега, ваше превосходительство, ты тоже оказался в аду вместе со всеми нами? – На мгновение он захлебнулся истерическим хохотом. – Он не такой, каким я представлял его, дьяволы еще не явились, нет пока ни кипящего масла, ни пламени, но вместо воздуха одна только вонь, и ты прижат к другим, нельзя ни сесть, ни лечь, можно только стоять, а потом снова начинаются вопли и выстрелы, и ты все время стоишь на икринке, набитый в банку, как черная икринка, только… только… только… – Его бессвязное бормотание смолкло, едва он увидел муллу. Ужас поглотил его целиком. – Ты… ты Бог?

– Пакнури, – мягко произнес мулла, – ты обвиняешься в преступлениях против Бога. Этот человек, свидетельствующий против тебя, говорит, что ты…

– Да-да, я совершал преступления против Бога! – пронзительно закричал Пакнури. – За что же еще я попал в ад? – Он упал на колени, обливаясь слезами, и бессвязно затараторил: – Нет Бога, кроме Бога, и нет Бога, нет Бога, и Мухаммад посланник Его, не от Бога и… – Внезапно он замолчал. Его лицо исказилось еще больше, когда он поднял его от пола. – Я – Бог, ты – Сатана!

Один из юношей нарушил потрясенное молчание:

– Он богохульствует. Он одержим Сатаной. Он признал себя виновным. На все воля Аллаха.

Все остальные согласно кивнули. Мулла произнес:

– На все воля Аллаха. – Он сделал знак одному из «зеленых повязок», который рывком поднял Пакнури на ноги и вывел его из комнаты, потом перевел взгляд на Бакравана, который стоял, уставившись вслед своему другу, ужасаясь тому, как быстро – всего за одну ночь – его уничтожили. – Так, Бакраван, ты до…

– Я привел этого Турлака, он ждет снаружи, – прервал его Юсуф.

– Хорошо, – кивнул мулла.

Он вперил свой взгляд в Бакравана, и Бакраван понял, что погиб так же, как погиб его друг Пакнури, и что приговор будет таким же. Кровь застучала у него в ушах. Он увидел, как задвигались губы муллы, потом они перестали двигаться, и все уставились на него.

– Простите? – оцепенело проговорил он. – Я… простите, я не расслышал, что вы… что вы сказали.

– Вы можете идти. Пока. Исполняйте труд Божий. – Мулла бросил нетерпеливый взгляд на одного из «зеленых повязок», высокого человека с уродливым лицом. – Ахмед, выведи его! – Потом Юсуфу: – После Турлака – капитана полиции Мохаммеда Дези, камера девятьсот семнадцать…

Бакраван почувствовал, как его дергают за руку, повернулся и вышел. В коридоре он едва не упал, но Ахмед подхватил его и с неожиданной добротой прислонил к стене.

– Отдышитесь, ваше превосходительство, – сказал он.

– Я… я свободен и могу идти?

– Я уж точно удивлен не меньше вашего, ага, – сказал охранник. – Клянусь Аллахом и Пророком, вы – первый, кого сегодня отпустили, без разницы, свидетеля или обвиняемого.

– Я… Есть тут… есть тут где-нибудь вода?

– Здесь нет. Зато ее полно снаружи. Вам лучше всего покинуть это место. – Ахмед понизил голос: – Лучше уйти, а? Обопритесь о мою руку.

Бакраван благодарно уцепился за него, едва дыша. Медленно они вернулись тем же путем, каким он сюда пришел. Он едва замечал других охранников, заключенных, свидетелей. В коридоре, который вел в комнату ожидания, Ахмед толкнул плечом боковую дверь, которая вела на западную площадку. Расстрельная команда стояла в готовности, три человека были привязаны к столбам перед ними. Один столб пустовал. Мочевой пузырь и кишечник Бакравана опорожнились сами по себе.

– Шевелись, Ахмед! – раздраженно бросил начальник.

– На все воля Бога, – произнес Ахмед и с радостным лицом полуволоком подтащил Бакравана к пустому столбу рядом с Пакнури, который все так же бессвязно бормотал, заблудившись в собственном аду. – Стало быть, убежать у тебя все-таки не получилось. Вот и правильно, мы все слышали твои лживые слова, которые ты произносил перед лицом Бога. Мы все тебя знаем, знаем твои повадки, знаем твое безбожие, даже то, как ты пытался купить себе путь на небеса своими подарками имаму, да хранит его Аллах. Откуда у тебя взялись все эти деньги, как не через ростовщичество и воровство?

Залп получился неточным. Начальник лениво воспользовался револьвером, чтобы добить одного из приговоренных, потом – Бакравана.

– Я бы ни за что не узнал его, – коротко бросил он. – Лишний раз показывает всю мерзость этих газет и как они врут.

– Это не Хассен Турлак, – сказал Ахмед, – он будет следующим.

Начальник тупо уставился на него:

– Тогда кто же этот?

– Базаари, – ответил Ахмед. – Базаари все ростовщики и безбожники. Я знаю. Много лет я проработал там на Фаразана, собирая по утрам ночные нечистоты, как мой отец до меня, пока не стал каменщиком вместе с Юсуфом. Но этот вот… – Он рыгнул. – Этот был самым богатым ростовщиком. Я про него много не помню, только то, какой он был богатый, но я помню все про его женщин, он никогда не держал своих женщин в узде и не учил их, и они никогда не носили чадру, выставляя себя напоказ. Я все помню про его дочь-дьяволицу, которая иногда приходила на улицу заимодавцев, сама полуголая, кожа как свежие сливки, волосы развеваются, груди качаются, ягодицы манят – та, которую звали Шахразада, которая должна быть похожа на тех гурий, которых нам обещают в раю. Я все помню про нее и как я проклял ее за то, что она поселила зло в моей голове, сводя меня с ума, как мы все ее прокляли за то, что она искушала нас. – Он почесался в паху, чувствуя, как твердеет его член. Пусть Аллах проклянет ее и всех женщин, которые нарушают закон Бога и вызывают в нас злые мысли вопреки слову Аллаха. О Аллах, дай мне войти в нее или сделай меня мучеником и впусти прямо в рай, чтобы я мог сделать это там. – Он был виновен в каждом преступлении, – сказал он, повернулся и пошел.