Посмотрев с печальным удовлетворением на бумажку, он засунул ее в карман и направился было ко входу, но у самой двери остановился, размышляя о поджидающих за ней холоде и ненависти. Прошло несколько секунд, прежде чем он осознал беспочвенность своих страхов — после того, что он пережил, будущее, ЛЮБОЕ будущее, окажется для него светлым.

Он открыл дверь, вышел из бара и чуть было не столкнулся с двумя оскарами.

Бронзовые великаны мгновенно преградили ему путь, загоняя обратно в бар, и он понял, что если не произойдет чуда, на этот раз он обречен.

Он уже поднимал руки в знак того, что сдается, когда нечто, похожее на чудо, все-таки произошло. Его второе "Я", Норман Найтингел, закончив, очевидно, дела в парикмахерской, пересек улицу неподалеку от них и направил свои стопы к обшарпанным стенкам Форт-Экклса. Не обращая внимания на окружающее, не поднимая глаз, Найтингел втащил свое тело на невысокое крылечко и скрылся за дверьми призывного пункта.

Оскары внимательно следили за его появлением и исчезновением, потом головы их повернулись, они уставились друг другу в глаза, и Пис мог бы поклясться, что лица их выражали в этот момент растерянность и удивление. Благодаря небо за ниспосланную возможность, он проскользнул под все еще вытянутыми руками оскаров и ринулся к свободе. Адская боль в ребрах несколько замедлила его бег, но в нескольких шагах уже виднелся вход в неизбежную аллею и, благодарно всхлипывая, Пис бросился в нее.

Грузовик, выезжающий из аллеи в это мгновение, ударил его и подбросил в воздух.

Пис лежал на асфальте совершенно неподвижно и смотрел в небо. Он знал, что нет смысла стараться сделать что-нибудь более конструктивное — слышно было, как хрустнули его кости, и чувствовалось, как сместились составные части тела. Где-то далеко водитель грузовика кричал, что он не виноват, но замолк, увидев появившихся на месте происшествия оскаров.

Бронзовые лица склонились над Писом, широкие бронзовые плечи затмили небо. Один из оскаров поднял его, взял на руки, и боль, которую принесло это движение, подсказала Пису, что смерть близка. Долгое паломничество закончилось. Потом все смешалось. Боль и сознание уходили и возвращались с таинственной регулярностью, напоминавшей смену дня и ночи. Он слабо сознавал, что его с бешенной скоростью несут по городским улицам, что кожа оскаров теплая, а не холодная, как ему казалось раньше... Лязг тяжелых стальных дверей звездолета... звезды на черном экране... звезды, несущиеся мимо... вид из космоса в зеленую с белым планету, которая могла быть только Аспатрией... пляшущие пятна света и тени, под которым он, сделав неимоверное умственное усилие, определил, что лежит под переплетенными ветвями... под ветвями деревьев... под переплетенными ветвями деревьев в горном лесу на Аспатрии...

— Нет!!! — хотел закричать ошеломленный предчувствием Пис, но горло его уже не могло производить членораздельных звуков, и вырвался из него только хрип. И сразу же за отчаянием пришла благодарность, запоздалое осознание того, что долгожданный покой придет к нему только тогда, когда он сам пройдет через те страдания, что перенесли по его вине другие.

Оскары были ангелами мести, бесстрастными инструментами божественного правосудия, и за это Пис благодарил их, потому что желаннее жизни казалась ему смерть с чистой совестью.

Он тихо лежал на земле, усыпанной желтеющими листьями, смотрел на принесенный оскарами ковер-самолет... и улыбнулся, когда миллионы кроваво-красных извивающихся микроскопических щупалец жадно впились в его лицо и изломанное тело.

Глава 12

Уоррен Пис всегда надеялся, что после смерти его ждет вторая жизнь, но не предполагал, что она придет так скоро.

Он сел, чувствуя себя невыразимо сильным и здоровым, и с изумлением оглядел свое новое сверкающее тело, похожее на ожившую

скульптуру Микеланджело — героическая симфония мощи, пропорций и красоты.

Одним гибким движением, от которого золотые огоньки побежали по его золотой коже, он вскочил на ноги и огляделся.

Ковра-самолета нигде не было видно, но принесшие его оскары стояли неподалеку и улыбались. Пис не испугался, потому что понял, что теперь он — один из них, и что лица их не так одинаковы, как казалось ему раньше. Каждый был собой, личностью, и к тому же до боли знакомой...

— Так это вы!— воскликнул он, не веря своим новым рубиновым глазам.— Оззи Дрэбл и Хек Мэгилл!

— Верно, Норман,— ответил Дрэбл, подходя к нему.— Если бы узнал нас немного раньше, это спасло бы нас от многих дней беготни.

— Но я был уверен, что вы мертвы!

— Легко объяснимая ошибка,— вступил в разговор Мэгилл.— Все уверены, что ковры-самолеты едят людей. На самом деле они стремятся к симбиозу с ними, но выглядит это, согласен, весьма пугающе.

Дрэбл кивнул.

— Благодаря тебе, Норман, мы с Хеком стали первыми людьми, кого не пристрелили до завершения процесса объединения. Мы в долгу перед тобой. И человечество тоже.

— Это случилось только потому,— признался Пис,— что я оказался ужасным...

— Хватит об этом,— сказал Дрэбл,— теперь ты оскар, и тебе никогда не придется бояться. Ковер-самолет как бы вплавился в твое тело — этим объясняется и лишний вес — и в нервную систему. Ты теперь сверхчеловек, Норман.

— Но... черт возьми! Почему вы никому не рассказали?! Почему вы не сказали людям правду, вместо того, чтобы бегать по городу и пугать всех до полусмерти?

Вид у Дрэбла был виноватый, но не очень.

— Мы разговариваем в ультразвуковом диапазоне, и слышим друг друга на расстоянии многих тысяч километров, но человеческое ухо не слышит нас. Даже собаки нас не слышат. Может быть, ты изобретешь какой-нибудь преобразователь речи и мы сможем разговаривать с людьми, но мы не уверены, что так будет лучше.

— Почему?

— Да потому, что НЕ ВСЕ боятся нас. Нормальные законопослушные граждане привыкли к нам на удивление быстро. Жулики, преступники — вот кого начинает трясти от страха при виде нас. От нас нельзя спрятаться, мы не берем взяток, с нами бессмысленно даже драться. Может быть, это не так уж и плохо, Норман. Может быть, человечество нуждается в нас!

Пис нахмурился.

— Не слишком ли высоко вы себя ставите?

— Да, высоко. Мы и так на самом верху,— сказал ничуть не смутившийся Мэгилл.— Симбиоз с коврами-самолетами развивает этические качества даже в большей степени, чем телесные. Мы с Оззи, и еще несколько легионеров, которых нам удалось обратить, прежде чем они умерли от ран, остановили войну на Аспатрии. Подсчитай, сколько жизней