– Поговорите с ним, – сказал господин Гюнтер, мой лечащий врач, – он хочет узнать, как ваши дела.

И я стала каждый день рассказывать Фимочке, как мы живем, как идут у нас дела. Говорила с ним обо всем: о бизнесе, о детях, о наших друзьях и знакомых – и мне становилось немного легче. Я чувствовала, знала: он меня слышит, только не может ответить.

Дело уже шло к выписке, когда однажды ночью, внезапно проснувшись, я увидела прямо рядом с собой… Фиму, увидела так же четко, как когда-то покойную Ларочку. Он сидел рядом со мной на кровати и, печально улыбаясь, с нежностью смотрел на меня. В голове прозвучало:

– Здравствуй, родная! Я так по тебе соскучился!

Даже не ответив на его приветствие, попросила:

– Фимочка, забери меня к себе! Ну пожалуйста, – и заплакала…

– Еще рано. У тебя дети, ты нужна им, – протянув полупрозрачную руку, он погладил меня по голове.

Легкий ветерок пробежался по моим волосам. Я хотела взять его за кисть, но моя рука поймала лишь воздух, пройдя через прозрачную Фимину ладонь…

– Не тоскуй, моя родная, я буду к тебе приходить, – напоследок сказал он ласково, с грустью, постепенно исчезая и окончательно растворившись в глубине комнаты.

Теперь я знала: он рядом, и от этого впервые за эти пять месяцев мне стало намного легче и спокойнее.

На оглашение завещания пришли все, не было только Алексея. Он не смог приехать. Фима никого не оставил без внимания и по завещанию, передав мне всё, что имел, оставил каждому из детей, не разделяя их на своих и чужих, равные денежные суммы. Свои части наследства получили и те, с кем мы дружили, и те, кто верой и правдой служил нам много лет. Когда огласили завещание и всё закончилось, Фимин адвокат Гринберг Гарри Иосифович попросил меня задержаться. Мы остались одни, и он протянул мне конверт, на котором твердым почерком мужа было написано: «Моей жене Ефимовой Ольге Рафаиловне» – его прощальное письмо-завещание.

«Любимая, родная моя девочка! Вот и пришла пора нам расстаться, но знаю, что не навсегда. Когда-нибудь, когда придет время, мы обязательно с тобой встретимся, а пока не грусти и не тоскуй. Я самый счастливый человек на свете, потому что именно ты сделала мою жизнь праздником. Я благодарен богу за то, что встретил тебя в этом мире. Ты единственная женщина на свете, которую я любил. Хочу верить и надеюсь, что ты сможешь вырастить наших ребят достойными людьми. Олюшка, родная, прошу тебя, это моя последняя к тебе просьба. Перед Алешкой я очень виноват, что фактически разрушил его жизнь, забрав из нее тебя. Из-за меня она и не сложилась, поэтому прошу тебя, девочка моя, сделай его счастливым! Я буду этому рад. Любил тебя и буду любить, где бы ни был: и на этом свете, и на том. Береги детей. Целую тебя, обнимаю. Вечно твой, Ефим».

Рука с письмом безвольно опустилась, и слезы ручьем хлынули на платье, оставляя соленые разводы горя и невыносимой боли. Сзади тихо подошел Гарри и, развернув меня, обнял и прижал к себе. Мои слезы пропитали воротник и плечики его старенькой рубашки.

– Не надо, голубушка, – пытался он успокоить меня и едва слышно добавил: – Он вас очень любил, очень…

Это последнее Фимино письмо теперь всегда при мне. Я не расстаюсь с ним и по сей день, и когда вновь и вновь перечитываю строки, написанные родной рукой мужа, то кажется, он снова рядом со мной… Единственным человеком, уже много лет назад знавшим финал этой истории любви, была цыганка Валентина, которая ничего тогда объяснять не стала, чтобы не разрушить мою жизнь.

Это и оказалось тем самым «недолгим счастьем», о котором она мне говорила.

Я не знала, что мне сделать в память о муже. Поставить памятник на могиле? Но у Фимы нет могилы: он завещал рассеять свой прах над нашим озером в имении, хотел всегда быть рядом с нами… Сделать какие-то благотворительные акции от его имени? Но мы и так всю жизнь занимались благотворительностью…

И вдруг я отчетливо поняла, что могу сделать для него. Ребенок! Еще один совместный ребенок, которого он так хотел! Я подняла трубку и позвонила нашему другу Марку Борисовичу…

Через полтора года после смерти Фимы на свет появились двое наших малышей: доченька, о которой он так мечтал, и сынишка, которого так страстно желала я. Невероятная, огромная радость, и с появлением на свет этих крошек безграничная, всепоглощающая боль утраты любимого человека начала потихоньку уходить…

В народе говорят: «Время все лечит». Неправда! Горе вылечить нельзя, потому что нет такого «лекарства». Оно навсегда остается в нашей жизни, до самого конца…

* * *

– Московский поезд № 36, следующий из Москвы в Санкт-Петербург, прибыл на пятый путь, – раздался в динамике громкий и не очень внятный голос.

Всё было как тогда, почти двадцать лет назад. Прибывший поезд, платформа, люди и… мы.

Я и Алешка, два бывших первоклассника, сумевших, несмотря ни на что, сохранить вечную принадлежность друг другу, стояли, обнявшись, на платформе, потому что… так хотел наш Фима…

Германия

Ноябрь 2013 – май 2014 года.