господства, которым часто может оказаться среда преподавания. Но тем самым он также выражает страх разлуки: шнурочек отсылает к игре внука Фрейда с катушкой ниток, fort-da, при помощи которой ребенок возвращает себе то, что у него отобрали. Но еще он отсылает к тексту Винникотта, несколько раз процитированному Бартом во «Фрагментах речи влюбленного» и ставшему важной референцией для него в этот период: «Я объяснил матери, что ее сын страшился расставания, которое пытался отрицать при помощи игры с веревочкой, подобно тому как отрицают разлуку с другом, пользуясь телефоном»[1067]. Отсылка к психоанализу призвана не столько дать объяснение, сколько показать во всей его полноте аффективное пространство, в котором возможен дар в любых его формах. В первом наброске «Лекции» Барт добавляет: «Я искренне верю в то, что у истока любого преподавания следует помещать аффект». В итоговом варианте он заменит «аффект» на «фантазм», видимо, чтобы не слишком выставлять напоказ свое чувство, чтобы спроецировать желание в будущее. Остается картина, «мирная» сценка с ребенком, безмятежно играющим подле матери.

Инаугурационная лекция – это событие. Через два дня о ней рассказывает Le Monde, приведя отрывки из речи Барта и прокомментировав атмосферу: «Хотя они и служили подтверждением светского характера инаугурационной лекции, присутствующие заставили выступающего немного слукавить: по его словам, Коллеж де Франс был местом „вне-власти“, а писатели, перестав быть „хранителями высших ценностей“, больше не могут „выходить на парад“»[1068]. Роб-Грийе, Надо́, Клоссовски, Соллерс, Кристева, Булез, Тешине, Кордье, большинство студентов семинара, все близкие люди – все там, равно как и большинство профессоров Коллежа. Вечером друзья собираются на праздник на улице Николя Уэля к Юсефу Баккушу[1069]. Несмотря на порой возвращающееся чувство, что он самозванец, несмотря на критику за тезис «язык – фашист», которая его задевает, Барт ценит этот торжественный и дружественный момент признания.

Несколько дней спустя, 12 января, он читает свою первую лекцию на тему, предложенную в предшествующем году: «Как жить вместе: романные симуляции нескольких повседневных пространств». Его лекции проходят в зале № 6 каждую среду в 11 часов в течение тринадцати недель. Как заведено в Коллеже, он в тот же день ведет семинар, который назвал «Держать речь»: там, напрямую продолжая инаугурационную лекцию, Барт исследует различные модальности высокомерия языка. Он приглашает выступить на своих семинарах множество гостей: Франсуа Флао, Жака-Алена Миллера, Луи Марена… В лекционном курсе его интересуют более спокойные примеры социальности, примеры сопротивления запугиванию, исходящему от общества, организаций, языков. В частной жизни он также получает опыт существования в небольших коллективах, дружеских сообществах. Квартира, в которой живут Жан-Луи Бутт, Юсеф Баккуш и Поль Ле Желу, выполняет именно эту успокоительную функцию. Вокруг Андре Тешине тоже собирается веселый круг близких друзей, порой приносящий в жизнь Барта минуты радости. Но удовольствие в этот год мимолетно: Анриетта Барт, сильно ослабевшая за зиму, заболевает весной, как раз в момент публикации «Фрагментов речи влюбленного». Вечером 28 марта, когда он как раз передал книгу Эрику Марти, Алену Роб-Грийе и Жану-Луи Бутту, ей становится настолько плохо, что приходится перейти на постельный режим. В апреле ее состояние ухудшается до такой степени, что Барт с братом вынуждены договориться с больницей Сальпетриер о госпитализации на дому. Хотя книга очень бойко продается, Барт дает множество интервью и участвует в передачах, он старается как можно больше времени проводить возле матери, приостанавливает свою деятельность и гораздо реже выходит по вечерам. 29 апреля на передаче «Апострофы», в которую Бернар Пиво пригласил его поговорить о любви вместе с Франсуазой Саган и Анн Голон, автором «Анжелики, маркизы ангелов», Барт внимателен и благожелателен. Он все еще очень обеспокоен состоянием матери. В тот вечер он противопоставляет романтическую любовь, страстную и болезненную, – материнской, сильной и безмятежной. В последующие недели он находит возможность съездить 7 мая в Экс для участия в защите Люсетт Фина, 20-го в Рим (на коллоквиум о музыке, на котором он говорит о Панзера́), но по возможности сокращает свое пребывание там до минимума, например, остается в Риме всего на одну ночь. Его все время что-то гложет – беспокойство о матери, медийная лихорадка в связи с выходом книги. Состояние Анриетты Барт понемногу улучшается. 13 июня надобность в госпитализации на дому отпадает. Она по-прежнему слаба, но опасность миновала.

Любовь

Чтобы понять, откуда взялась и чем была мотивирована книга, принесшая Барту его самый большой успех при жизни (70 000 экземпляров «Фрагментов речи влюбленного» продано в год ее выхода), нужно вернуться на несколько лет назад, в тот момент, когда ее автор начинает в Практической школе высших исследований семинар «Любовная речь». Необходимо также учесть события его интимной жизни в этот период, играющие важную роль в генезисе книги. Они не анекдотичны, поскольку Барт уже несколько лет как решил соединять письмо с аффектами, с обсессивным возвращением к одним и тем же темам. С тех пор как он ввел систему узких семинаров и особенно в тот год, когда предметом его курса становится «Лексика автора», образовалось небольшое сообщество, внутри которого циркулирует желание (между профессором и студентами и внутри самой группы студентов). Избрать любовную речь в качестве предмета курса означает сыграть именно на этом положении вещей, акцентировать, произвести новые конфигурации. После того как он сделал достоянием публики часть своих привычек и вкусов на занятиях, подготавливавших автопортрет, Барт может пойти еще дальше, к самому сокровенному, показав моменты, когда субъект не просто рассеян, неуловим, размыт, а полностью конституирован своей страстью. Так образуется неоднозначное пространство, в котором оказываются тесно перемешаны педагогические отношения, литературные эксперименты и любовная жизнь, самое настоящее пространство авто-фикции, какое только может быть: это также самое настоящее политическое изобретение Барта, вполне отвечающее коммунитарному соблазну сексуального раскрепощения, характерному для этой эпохи. Речь о том, чтобы, вопреки существующим организациям, сформировать новое место коллективной жизни, в котором анализируются и освобождаются языки. Книга о любовной речи несет на себе отпечаток этого уникального опыта. Тексты книжного корпуса пересекаются с обрывками разговоров, которые Барт вел с тем или иным из друзей, обозначенным инициалами на полях. Но эта анонимность относительна, потому что в списке благодарностей в конце приводятся полные имена излюбленных собеседников – и, за исключением Франсуа Валя, Северо Сардуя и Филиппа Соллерса, это всё слушатели семинара. Архив, посвященный созданию этой книги, естественно, еще более красноречив (и к тому же неполон, потому что некоторые документы так и остались в частных руках). Например, сразу же после передачи в редакцию рукописи «Ролана Барта