упомянул о нем в первую очередь. Рузвельт хотел, чтобы стратегические решения принимала только небольшая группа людей (которая получила название «Высшая политическая группа» – Top Policy Group). Он назначил ее членов: в нее вошли вице-президент Генри Уоллес, военный министр Генри Л. Стимсон, начальник Генерального штаба армии США Джордж К. Маршалл, Буш и Конант. Полномочия всех этих людей исходили непосредственно от президента. Рузвельт инстинктивно сосредоточил в своих руках все политические решения относительно ядерного оружия.

Таким образом, с самого начала существования атомной программы США ученых бесцеремонно лишили права голоса в принятии решений о политическом и военном применении оружия, которое они должны были создать. Буш с готовностью принял эту узурпацию. С его точки зрения, речь попросту шла о том, кто будет распоряжаться этой программой. Он оставался наверху пирамиды, в «ближнем кругу», и тут же начал использовать это положение, чтобы загнать физическое сообщество в установленные рамки. Уже через несколько часов, как он писал в ноябре Фрэнку Джуэтту, он «обратил внимание Артура Комптона и его сотрудников на то, что им предлагается докладывать о технологиях, а соображения общей стратегии – не их тема».

Важно отметить, что Буш связывал такое ограничение политических полномочий с защитой от критики: «Многие из прошлых затруднений были вызваны тем, что, в частности, у Эрнеста Лоуренса были прочные убеждения относительно стратегических принципов, и он широко о них рассказывал… Я не могу… привлечь его к участию в обсуждении, так как не имею на это полномочий от президента». Именно эту проверку – на способность не вмешиваться в стратегические решения – он использовал для оценки лояльности Лоуренса и Комптона: «Я думаю, что [Лоуренс] теперь понимает это, я уверен, что это понимает Артур Комптон, и мне кажется, что наши затруднения по этой части остались в прошлом»[1684].

Ученые могли решить, хотят ли они участвовать в создании ядерного оружия. Этим их свобода выбора и ограничивалась. Отказ от всех прочих полномочий в этой области был ценой, которую нужно было заплатить за пропуск в структуру, ставшую впоследствии отдельным, тайным государством, суверенитет которого был связан с государством общественным только через личность и власть президента.

На решение многих повлиял патриотизм, но, если судить по заявлениям физиков, еще более сильным мотивом был их страх – страх победы Германии, страх возникновения тысячелетнего рейха, неуязвимого благодаря атомным бомбам. И еще сильнее страха был фатализм. Бомба уже существовала в природе в скрытом виде так же, как скрыто существует в живом организме геном. Любая страна могла прийти к ее овеществлению. Поэтому речь шла не просто о состязании с Германией. Как, по-видимому, чувствовал Рузвельт, речь шла о гонке на время.

В меморандуме Буша есть признаки того, что Рузвельта больше всего заботило не противостояние Германии, а долгосрочные последствия получения настолько радикально нового типа средств уничтожения. «Мы довольно подробно обсудили послевоенные меры контроля, – писал Буш Конанту, – а также источники сырья» (в то время считалось, что источники сырья редки и немногочисленны; казалось, что тот, кто возьмет их под свой контроль, вполне сможет монополизировать бомбу). Рузвельт думал не только создании бомб для войны, в которую Соединенные Штаты еще даже не вступили. Он думал об изменениях в военной сфере, которые должны были изменить политическую структуру всего мира.

Затем Буш, бывший столь успешным администратором отчасти потому, что сознавал пределы своих возможностей, предложил, чтобы «расширенной программой» – то есть программой промышленного производства, когда придет его время, – управляла организация более крупная, чем УНИР. Рузвельт согласился. Подытоживая свои обязанности, Буш сказал президенту, что понимает, что должен всеми возможными способами способствовать ускорению исследований[1685], но «не предпринимать никаких определенных шагов в этой расширенной области до получения от него дальнейших указаний… Тот дал понять, что это так». Деньги, сказал ему президент, «придется брать из особого источника, предназначенного для столь необычных целей, и… он может организовать такое финансирование».

Решение о создании атомной бомбы в Соединенных Штатах еще не было принято. Но уже было решено тщательно исследовать, возможно ли ее создание. Это решение принял один человек, Франклин Рузвельт, и принял он его в тайне, не посоветовавшись ни с конгрессом, ни с судами. Оно казалось решением военным, а он был Верховным главнокомандующим.

Затем Буш и Конант заказали Артуру Комптону третий доклад НАН. Комптон попросил Сэмюэла Аллисона предложить кого-нибудь, кто мог бы помочь ему в расчетах критической массы 235U. До этого Аллисон переписывался по вопросам поглощения в углероде с Энрико Ферми и теперь горячо рекомендовал его. Комптон «зашел в кабинет Ферми в Колумбийском университете. Он подошел к доске и просто и быстро вывел для меня уравнение, позволяющее рассчитать критическую массу шара, в котором происходит цепная реакция. Он знал наизусть самые свежие экспериментальные значения постоянных. Он рассказал мне о достоверности данных… Даже по самым осторожным оценкам выходило, что количество делящегося металла, необходимое для производства ядерного взрыва, вряд ли может быть больше пятидесяти килограммов»[1686][1687][1688].

Комптон перешел в кабинет Гарольда Юри, чтобы выяснить, как обстоят дела с разделением изотопов. Благодаря удостоенной Нобелевской премии работе Юри по изотопам водорода он был, по общему мнению, ведущим специалистом в этой области во всем мире; именно он с самого начала руководил исследованиями разделения изотопов для Уранового комитета и Военно-морской исследовательской лаборатории. Он лично исследовал химическое выделение 235U (оказавшееся невозможным с химическими соединениями, имевшимися в то время) и разделение при помощи центрифуги. По его оценке, для производства одного килограмма 235U в сутки завод по разделению изотопов методом центрифугирования должен был содержать от 40 до 50 тысяч центрифуг метровой длины и стоить около 100 миллионов долларов; незадолго до этого он направил компании Westinghouse от имени Уранового комитета заказ на изготовление прототипа такой установки.

На первых порах Юри относился к барьерной газовой диффузии скептически. Он был несовместим с Джоном Даннингом, возможно, потому что оба они были энтузиастами, и только в конце 1940 года, когда развитие центрифуги уже шло полным ходом, Юри обратил внимание на метод, над разработкой которого упорно трудились за свой собственный счет Даннинг и Юджин Бут. Они выбрали газовую диффузию однажды за ужином, возвращаясь домой из поездки в Скенектади в 1940 году, систематически перебрав и отвергнув все другие методы как неподходящие для крупномасштабного производства – приблизительно так же, как сделали Пайерлс и Симон[1689]. Их интересовала ядерная энергетика, вспоминает Бут, а не бомбы. «Мы пошли к производству энергии путем разделения изотопов, исходя