различить плач, слабое эхо причудливо проносило этот звук по закоулкам и поворотам. Вычислив приблизительно верное направление, она медленно двинулась к источнику звука. Постепенно плач становился все отчетливее, и теперь Констанс уже различала второй голос: он был хриплым и казался отрывистым, но было в нем нечто материнское, заботливое — она сама не понимала, каким образом смогла расслышать это в нем.

Туннель сделал резкий поворот и прошел под низкой аркой, после чего Констанс оказалась в длинном коридоре — широком и с высоким потолком. В нем угадывалось нечто церемониальное. Стены были отштукатурены и усеяны вырезанными демоническими символами, каждый квадратный дюйм был с маниакальной педантичностью покрыт колдовскими письменами. Некоторые из них не встречались Констанс даже в «Ложной Монархии» или других многочисленных оккультных книгах, которые она изучала. Здесь в воздухе сильнее ощущался смрад фекалий, грязи и гниющей плоти. Вдоль стен стояли небольшие каменные резервуары, наполненные маслом, в каждом из которых плавал фитиль. Было ясно, что все это использовалось в ритуальных целях. Но… откуда выходила процессия и куда она шла? Коридор ведь заканчивался каменной стеной.

Констанс услышала плач девочки — на этот раз гораздо громче и ближе. Вздрогнув, она повернулась на звук. Он явно пришел откуда-то позади нее и пролетал мимо низкой арки, ведущей из длинного коридора. Констанс медленно подошла к арке и посветила фонарем в проход за ней. Он оказался коротким и заканчивался каменной тюремной камерой, огороженной ржавой железной решеткой с блестящим — явно новым — латунным замком. Внутри клетки дрожало то, что на первый взгляд казалось двумя кучами лохмотьев, увенчанными густыми спутанными волосами. Когда Констанс подошла ближе, не в силах оторвать взгляд от этого одновременно ужасающего и завораживающего зрелища, она поняла, что смотрит на людей — женщину и девочку. Мать и дочь? Их сплоченность в этой холодной камере, указывала на то, что так оно и есть. Они уставились на Констанс, внезапно замолчав и замерев, а затем вскинули руки, защищаясь от света, их широко распахнутые глаза были наполнены ужасом. Их лица были такими грязными, что Констанс не могла толком разобрать их черты или даже различить цвет их кожи.

Она опустила фонарь и приблизилась.

— Кто вы?

Нет ответа. Только молчаливые взгляды.

Констанс схватила замок и встряхнула его.

— Где ключ?

Этот вопрос вместо ответа вызвал неразборчивый вопль и рыдания девочки, протянувшей руку сквозь решетку. Констанс шагнула вперед, чтобы взяться за эту самую руку, однако грязь, покрывавшая кожу пленницы, заставила ее поколебаться. С криком девочка сама ухватила руку Констанс с огромной силой, как если бы хваталась за единственный спасательный круг, и начала что-то лепетать. Констанс не могла разобрать этот язык, а затем поняла, что это и не язык вовсе, а просто поток квази-человеческих восклицаний.

Старшая женщина оставалась устрашающе молчаливой и пассивной, ее лицо не выражало ничего.

— Я не смогу освободить вас, пока вы не отпустите мою руку, — сказала Констанс.

Когда она отстранилась, девочка продолжила безумно вопить. Используя фонарик, Констанс изучила всё окружение на предмет местонахождения ключа: стены, пол, потолок — ничего. Видимо, тюремщики предпочитали держать ключ при себе.

Констанс снова подошла к клетке, где все еще рыдала и выла девочка.

— Прекратите шуметь, — попросила она. — Я собираюсь вам помочь.

Стенаний стало только больше. Но мать, казалось, все поняла, поэтому она положила руку на плечо девочки в успокаивающем жесте, и та, наконец, замолчала.

— Кто вы? — спросила Констанс у матери. Она говорила медленно, четко произнося каждое слово. — Почему вас здесь держат?

Чей-то до боли знакомый голос раздался из темноты позади нее.

— Я могу ответить на этот вопрос.

50

Брэдли Гэвин стоял в арке, и его сердце бешено колотилось в груди. Он был глубоко шокирован и удивлен, обнаружив Констанс Грин в столь неожиданном месте. Она была одета в тяжелое длинное старомодное платье, пропитанное — впрочем, как и ее волосы — дождевой водой. Он сделал огромное усилие над собой, пытаясь подавить изумление, собрать воедино мысли и создать видимость спокойствия и самоконтроля. И по мере того, как его шок утихал, он ощущал растущее чувство… чего? Чувство, что это не просто совпадение, а знак свыше, знак судьбы. Чувство, что сама вселенная создала эту возможность, и теперь ему осталось только взять все в свои руки и использовать наилучшим образом по своему усмотрению.

Он сделал шаг вперед.

— Мисс Грин. Констанс. Что вы здесь делаете?

— Я могу задать вам тот же вопрос, — тихо ответила она. — Что это за место? И кто эти женщины? — она держала фонарик в одной руке и зловещий стилет в другой. Гэвин был впечатлен… даже вдохновлен ее хладнокровием.

— Хорошие вопросы, — сказал он, выставив руки вперед в успокаивающем жесте. — Но это не лучшее место для объяснения. Могу я показать вам кое-что?

Он предложил ей свою руку, но она ее не приняла. Не потеряв присутствия духа, он развернулся и направился по длинному центральному коридору, приблизившись к тупику в конце него. Он знал — и это знание отзывалось приятным покалыванием в его груди — что Констанс обязательно последует за ним. Он остановился у дальней стены, нажал на три определенных кирпича, открыв тем самым секретную дверь, а затем широко распахнул ее. Взяв зажигалку, он быстро прошелся по комнате, поджигая фитили во всех масляных резервуарах.

Затем он с улыбкой повернулся к Констанс.

Она не пыталась сбежать. Не разразилась гневом или истерикой. Она просто смотрела на него.

Даже при том, что он сотни раз бывал здесь, он знал, что эта комната представляла собой весьма впечатляющее зрелище. В центре стоял алтарь, древний гранитный блок, обработанный еще в XI столетии, скрытый сейчас за грузным навесным саваном. Этот алтарь, созданный во Франции, был доставлен в Англию по морю, его множество раз прятали, перемещали с места на место, пока он, наконец, не нашел свое пристанище здесь. По обеим его сторонам виднелась романская резьба, изображавшая дьявола, отполированная тысячей лет использования. С одной стороны от него находился фантастически красивый резной стол — длиной в половину алтаря — на котором стояла большая серебряная чаша поверх льняной ткани. Также здесь были разложены ланцеты, скарификаторы и другие инструменты для кровопускания.

В мерцающем свете свечей на сводах пентагональной комнаты виднелись фрески, изображавшие дьяволов, горгулий, уроборосов, бесов, мужчин и женщин — все они резвились в своего рода раю грехов: сцена в духе Босха[632]. На стенах висели плотные гобелены, украшенные изображениями леса, цветов и