силе для Российской Федерации результатов референдума СССР 17 марта 1991 года по вопросу о сохранении Союза ССР». Позже нижняя палата российского парламента создала специальную комиссию по рассмотрению вопроса об отрешении Президента РФ от власти. Первым среди выдвинутых при этом обвинений значится развал СССР и участие в Беловежском соглашении, «которые привели народ и государство к катастрофе»[1645].

Во всяком случае, трудно не воспринять как приговор Союзу ССР тайно выношенное его последним руководителем решение «признать негодность самого социально-политического строя, который уже не раз после революции обнаруживал свою историческую бесперспективность, а значит, и антинародную, аморальную суть»[1646]. В соответствии с таким подходом распад СССР объясняют «порочностью, авантюристичностью самой идеи социализма в ее марксистском варианте»[1647], и роспуск СССР предстает уже как счастливый случай избавления от «насквозь прогнившего имперского альянса»[1648] или как некая спасительная превентивная мера, предупредившая еще большее несчастье – «полномасштабную национально-освободительную (или имперско-восстановительную) резню»[1649]. Проверку всех этих гипотез и создание всеобъемлющей конкретно-исторической картины распада СССР еще предстоит осуществить. Убедительным может быть многофакторный анализ причин распада, представление о нем как о результате роста внутренних противоречий и воздействия внешних факторов.

Семь последних героев СССР, проголосовавших 12 декабря 1991 года против ратификации Беловежских соглашений о прекращении существования Союза ССР, в ответе на вопрос «что привело к распаду СССР» отметили главное. «Не было распада страны, страну разрушили» (С. Н. Бабурин); причин трагедии «было достаточно: и внешних и внутренних» (В. А. Балала); «сработала целая совокупность факторов: поражение в “холодной войне”, несовершенство внутриполитической системы, пробуксовка плановой экономики, неблагоприятная для нас внешнеэкономическая конъюнктура, связанная с падением мировых цен на нефть» (И. В. Константинов); «основная причина, конечно же, внешняя» (П. А. Лысов), американцы сами откровенно написали, «какие они деньги вкладывали, сколько они усилий предпринимали для того, чтобы СССР перестал существовать» (Н. А. Павлов); «главную роль в распаде страны сыграл субъективный фактор – лидеры государства» (П. А. Лысов); советской элите «захотелось отвечать гораздо меньше, а получать гораздо больше, так, как это происходит в США и Европе» (С. А. Полозков). В конечном счете, после разрушения СССР страна живет в мире воплощенной мечты советской номенклатуры: «они были убеждены в том, что элита должна иметь наследуемую собственность, неотчуждаемое имущество, которое в любом случае остается их потомкам при любом раскладе, при любом исходе карьеры» (И. В. Константинов)[1650].

Заслуживает внимания объяснение краха СССР, берущее начало в написанной в 1936 г. работе Л. Д. Троцкого «Что такое СССР и куда он идет» (в 1991 г. опубликована в СССР под названием «Преданная революция»). Согласно троцкистской гипотезе, в СССР в 1930-е годы, благодаря измене Сталина делу мировой революции, произошла ликвидация диктатуры пролетариата, вместо нее утвердилась диктатура бюрократии (номенклатуры), усвоившей вполне буржуазные нравы и начавшей примирение с буржуазным Западом (вступление СССР в Лигу Наций). Троцкий допускал, что, не будучи устраненным, бюрократический режим пойдет на приватизацию собственности и установит полноценный капиталистический порядок в стране[1651].

Определенная часть высокопоставленных бюрократов, несмотря на провозглашение победы социализма в СССР в середине 1930-х годов, была склонна к установлению в стране буржуазных порядков. Например, Г. Г. Ягода, в молодости анархист, а в 1934–1937 г. нарком внутренних дел и нарком связи СССР и настоящий «фанат барахла», судя по описи конфискованного при аресте в 1937 г. личного имущества, говорил своим ближайшим сподвижникам: «Совершенно ясно, что никакого социализма мы не построили, никакой советской власти в окружении капиталистических стран быть не может. Нам необходим такой строй, который приближал бы нас к западноевропейским демократиям. Довольно потрясений! Нужно, наконец, зажить спокойной обеспеченной жизнью, открыто пользоваться всеми благами, которые мы как руководители государства должны иметь».

В качестве мер по восстановлению капитализма в СССР намечалось: «а) ограничение, а затем монополия внешней торговли; б) широкое представление всякого рода концессий иностранным капиталистам (производственных и торговых); в) отмена ограничений по въезду и выезду иностранцев; г) постепенное вовлечение СССР в мировой торгово-промышленный оборот. Выход советской валюты на международный рынок; д) отмена всех привилегий для коллективных хозяйств в земледелии. Свободный выбор для крестьян форм землепользования (колхоз, совхоз, артель, единоличное хозяйство, хуторское хозяйство или старое черезполосное хозяйство); е) увеличение норм личной собственности (очевидно, в дальнейшем без ограничения). И другие меры, которые Ягода упоминал как средства разрядить обособленность хозяйственного положения СССР на мировом рынке. В области политической: а) ослабление борьбы с классовым врагом. Широкая амнистия политзаключенным; б) обеспечение демократических свобод: слова, собраний, союзов, печати, неприкосновенности личности и жилища; в) обеспечение свободных выборов, сперва на основе сталинской конституции. Реформа этой конституции в дальнейшем в духе приближения к конституции буржуазной республики; г) полное фактическое равенство граждан СССР, независимо от социального происхождения, характера труда (умственного и физического) и… далее, в духе полного отказа от прав, завоеванных народом, в пользу прав, утерянных буржуазией в результате революции»[1652].

Период революционного «приближения к западноевропейским демократиям» в СССР начался на рубеже 1980–1990-х годов, но предпосылки для этого создавались на протяжении послевоенных лет. Как полагает известный российский историк и социолог А. И. Фурсов, «после того, как с конца 1950-х годов СССР интенсифицировал продажу нефти на мировом рынке, в Советском Союзе начал формироваться слой, тесно связанный с корпоратократией (власть крупнейших транснациональных корпораций, контролирующих через финансовые институты бóльшую часть правительств мира. – А.В.)… Торговля прежде всего нефтью сформировала у нас советский сегмент корпоратократии. В этом же направлении, создавая массовый фундамент для этого слоя, сработали так называемые “косыгинские реформы”, в значительной степени разбалансировавшие советскую экономику и укрепившие хозяйственную номенклатуру. Ну а момент истины наступил в середине 1970-х годов, когда после и в результате “нефтяного шока” в страну пришли незапланированные 170–180 млрд долларов. Их-то и присвоил советский сегмент корпоратократии, а присвоив, взял курс на демонтаж советского строя, который исторически оказался демонтажом и России… Судя по мемуарам перестройщиков и обслуживавшей их “интеллектухи”, именно в середине 1970-х сформировалась та команда, которая, вступив в тесный контакт с Западом, с корпоратократией и ее структурами, начала демонтаж советской системы, ее сдачу. Процесс пошел с ускорением. Но полностью он развернулся, естественно, в “горбачевщину”»[1653].

По одной из гипотез, объясняющих причину гибели СССР и представляющейся одной из наиболее достоверных, главной причиной его распада стала идеологическая «разруха» 1980-х годов, отсутствие проекта нового социально-экономического устройства, отвечающего чаяниям народа и способного вести его вперед. Только выработка проекта нового строя и восприятие его народами России как своего позволяет стране успешно прокладывать путь в будущее[1654].

Анализ литературы о распаде СССР показывает, что российская цивилизация, бытовавшая с 1922 года и до недавнего прошлого в широких геополитических рамках Союза ССР, в наши дни