Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Веня, наверное, до зимы ходил на занятия в армейской форме. Да и потом гардероб разнообразием не отличался. Он поступил в институт вне конкурса, отслужив в армии три года и демобилизовавшись в звании старшего сержанта. Парень-порох. Еще в начале первого курса поручили нам выпустить газету, какую и по какому поводу – не помню. Но разгорелся спор, Веня, рассверипев, сбросил со стола все кисти, краски, ватман и выбежал из аудитории. Я кричал ему вслед, что он дурак и непонятно, как такому полоумному отделение солдат доверяли. Веня выскочил, но не убежал и слышал все мои выражения в свой адрес, из которых приведенные самые простые, а самые доходчивые – непечатные. Они-то, видимо, и впечатлили. Дверь вдруг распахнулась. Веня ворвался, как вихрь:
– А ты, а ты, еще в очках…
Вспыльчивость свою компенсировал отходчивостью. Прокричавшись, быстро остывал и мог продолжать диалог как ни в чем не бывало. Мы подружились, и на свадьбу из группы он пригласил только меня со Стасиком. Когда и где он подцепил свою невесту, непонятно. Прямо как в том фильме: комсомолка, спортсменка, отличница и просто красавица. А имя, одно имя чего стоило! Жанна. Тогда таких и не слыхивали. Мы учились на втором курсе, она заканчивала пятый курс биолого-географического факультета. Зимой сыграли свадьбу. А летом молодые уехали к родителям Жанны в Таджикистан, где её отец, член местного ЦК партии, руководил возведением крупнейшей в регионе гидростанции. На ней он дневал и ночевал, а свой особняк в правительственном квартале Душанбе отдал молодым. И стали они жить-поживать да детей наживать, а заодно и местных ребятишек учить. Веня – человек действия, и развернулся так, что, еще не закончив вуз (он перевелся на заочное отделение), уже работал завучем столичной школы. Получив диплом, стал директором, потом заведующим районо, гороно, а в начале восьмидесятых – уже заместителем министра просвещения республики. Когда в этой должности приехал в отпуск домой, то мы встретились у Валентина.
Выпили, поговорили по душам. Веня делился впечатлениями о Душанбе и Таджикистане. Говорил, что трудно привыкал не к языку и обычаям, а частым землетрясениям. Магнитудой в два-три балла, они практически ежедневные. Особняк весь в трещинах, того и гляди – развалится.
– Так возвращайся в Ярославль.
– А где жить, – грустно спросил Веня, – мзды не берем, накоплений нет. Приехал, а дома брат с женой и двое детей. Габариты нашей конуры сам знаешь.
– Ладно, не унывай, подсиживай министра, занимай его место. А там и до ЦК рукой подать.
– Тебе всё шутить…
– Вень, а как сыновья, чем занимаются?
– Оба в Свердловском военном училище…
Мне он подарил хорошее издание «Похождений Ходжи Насреддина», а Вале – феску. Я водрузил феску на голову Вени – вылитый таджик, загоревший дочерна.
– Венька, ну ты же вылитый азиат.
– Ха, тем и живем. Думаешь, я бы сделал такую карьеру иначе? Папа Жанны, конечно, помог, но в основном – внешность и работоспособность. Таджики – трудяги, но в массе малограмотные, русский знают плохо.
– А ты – таджикский?
– Разговорным владею свободно, сейчас второй год изучаю арабскую письменность, фарси. Медленно, но продвигается.
– Характер не мешает?
– Случается, – вздохнул Веня. – Буквально перед отъездом пришел ко мне один толстяк с дипломатом. Предложил сто тысяч, чтобы сына устроить в министерство, а тот, я попросил показать документы, закончил на круглые трояки вечернюю школу. То есть аттестат тоже куплен. Я ему по морде врезал, пинком из кабинета выгнал, дипломат вслед выбросил.
– Вень, так ведь могут того, сам понимаешь…
– Да ты что, у нас там порядок жесткий.
Я вспоминал не раз этот разговор, когда с распадом Союза в Таджикистане начались беспорядки. И хоть сведений никаких не имел, очень боялся, что расправились «басмачи» с нашим Веней. А если «басмачи» не добрались, то сердце не выдержало, он в последний приезд, на прощание обнявшись, сказал:
– Наверное, в последний раз.
– Типун тебе на язык.
– Нет, Коля, чувствую. У меня уже два инфаркта.
Я поверил. При его характере удивительно, что не три…
Из ближнего круга – еще Андрей Шарапов. Он влился в нашу группу гораздо позже и, как мне всегда казалось, влился не до конца. Так же, как и Веня, пришел, отслужив в армии положенные три года. Вот уж кто охоч был до общественной работы! Но успехов особых в учебе не проявлял, правда, и хвостов не имел. Отработки случались, так у кого их в студентах не имелось? Парень вроде бы компанейский, но уж очень правильный и потому в наших у Валентина посиделках не участвовал. Надо ж пить, а это неправильно…
После института какое-то время поработал в школе, затем двинулся по общественной линии и, наверное, половину жизни провел в кресле очень удобном, возглавляя управление по физкультуре и спорту при облисполкоме.
Я даже побывал у него однажды. Контора размещалась в бывшем костеле на углу улиц Свердлова и Победы. О культовом назначении здания уже ничто не напоминало, даже сам зал молельный был перекрыт, став двухэтажным. У него кабинет был внизу, небольшой, но уютный, полный грамот, кубков и вымпелов. Сам Андрюша солидный, но не разжиревший, с красивой сединой на висках, смотрелся киношно.
– Чего не раздобрел на харчах казенных? – поинтересовался сразу. – Пьешь из кубков молодильную влагу?
– Пью, но редко.
Разговорились. У него уже взрослый сын, с которым ходит на охоту. Вот и все подробности. На этом посту он просидел до конца трудовой деятельности.
Далее. А далее у нас – Алик Василевский. Мы называли его Красавец, с ударением на «е». Высокий, статный, породистый. Копна жестких, вьющихся, черных волос, темные же, навыкате, внимательные, всё мгновенно подмечающие глаза, двурядная, без единого изъяна белозубая улыбка, смех, всегда искренний, во весь голос. А уж какой умница! Начитанный, воспитанный, уже тогда сносно владевший иностранным языком. Но душой общества не был, хотя стремился. Потому, наверное, самую первую свою общую вечеринку мы, первокурсники, отмечали именно у него дома. Та совместная вечеринка оказалась единственной. Она и группу не сплотила,
