готов ради Поппи, так что я понял. Ты сделал это для своего родственного сердца. Как только эти слова были произнесены, я вздохнул, насколько они, черт возьми, правдивы. — То, как я поступил с Поппи, чтобы освободить тебя. Я солгал ей. Предал ее. И, да, это на моей совести. Я должен с этим разобраться. Но это также то, что ты сделал с ней, чего я не могу понять, независимо от того, во что ты верил, что она сделает, став взрослой. Она была ребенком. А ты, который ненавидит насилие в любом виде… никогда бы даже не подумал о том, чтобы причинить вред ребенку.

Малик ничего не сказал.

Уродливый кулак эмоций сжался сильнее.

— Неважно, что ты не смог довести дело до конца. Она пострадала из-за тебя, Малик. Страшно.

— Знаю, — сказал он неровным тоном, как будто ему было больно признавать это. Я хотел сделать ему больно даже за то, что он признал это.

— Знаешь ли ты? Знаешь ли ты шрамы, которые никто не может увидеть? Как глубоко они в ней засели? Твои действия мучили ее годами. — Я опустился на одно колено, положив руку на прохладную траву, чтобы не дать себе заехать ему по лицу. — Ты оставил ее там умирать.

Малик поднял голову. Точно такие же глаза встретились с моими.

— Я не оставлял. Она пыталась сказать тебе это еще в Каменном холме. Как, по-твоему, она выжила в ту ночь? Первородный бог или нет, она еще не прошла Выбраковку. — Он наклонился вперед, насколько позволяла цепь. — Ты знаешь, что это означает, что она бы умерла, если бы ее оставили там. Никто из тех, кто пережил ту ночь, не смог бы вытащить ее оттуда. Я смог. Я отвез ее обратно в Карсодонию, и эта чертова… — Его пронзила дрожь, и он негромко рассмеялся. Сурово. — Я не оставил ее там.

Я уставился на него. Поппи сказала, что он вытащил ее из Локсвуда. Он сказал правду. Но имело ли это значение?

— Это должно как-то искупить твою вину?

— Нет, черт возьми. Потому что ты прав. Я был причиной этих шрамов — скрытых или нет. — Малик прислонился к дереву. — Я видел Пенеллаф. Не часто. Избет держала ее подальше от большинства, но я видел ее до того, как они заключили ее в эту вуаль. Я видел, к чему привели мои действия. И поверь мне, это должно принести тебе немного покоя, если ты не видел последствий, когда все было так свежо.

Я быстро поднялся и сделал шаг к нему, но остановился, увидев, что Киеран сделал то же самое на другой стороне поляны. Я отвернулся от брата, втягивая прохладный ночной воздух, пока он не заглушил ярость.

— Аластир когда-нибудь кому-нибудь говорил, что видел меня?

Я повернулся к нему.

— Потому что он видел.

Твою мать.

— Нет.

Глаза Малика закрылись.

— Он увидел и узнал меня. Не знаю, должен ли я чувствовать облегчение или нет, что он держал это при себе.

Но так ли это? Или это было что-то другое, о чем лгали наши родители? Поэтому они поверили, что Малик отправился к ним? В Атлантию? Почему они так настаивали на том, чтобы я занял трон?

— В ту ночь, когда я посмотрел в глаза Пенеллаф и увидел Супругу, я поверил Коре. Ты знаешь, что она была права, — сказал он через мгновение. — Что Пенеллаф положит конец Кровавой короне. Но с годами я понял, что для нее не имело значения, кем в душе была Пенеллаф. Важно было лишь то, нашла ли Избет способ использовать ее силу. — Его глаза открылись. — И ты знаешь, что она это сделает. Ты видел это в Каменном холме. В Оук-Эмблере. Избет разжигает свой гнев, и Поппи отвечает яростью.

— Заткнись.

— И когда она завершит Выбраковку, то ответит не яростью. Это будет смерть. Это будет именно то, на что рассчитывает Избет. Что-то…

Я бросился вперед, обхватив рукой горло Малика.

— Поппи никогда не уничтожит ни королевство, ни тем более царство. Не важно, что сделает Избет, — сказал я ему, понимая, что Киеран снова поднялся, но остался рядом с Поппи. — Она, в отличие от своей матери и меня, умеет контролировать свой гнев.

— Ты знаешь, как сильно я хочу в это верить? — Его голос сломался.

Я застыл, не сводя с него взгляда.

— Если ты сейчас хотя бы подумаешь о том, чтобы причинить ей вред, клянусь богами, я разорву тебя на части, конечность за конечностью.

— Если бы я хотел что-то попробовать, я бы сделал шаг, когда она была моложе и вернулась в Вэйфер, — процедил он. — Я этого не сделал. И Миллисента тоже.

— Да, это верно. Миллисента сказала, что это должен быть я, когда она закончит Выбраковку.

— И это было нелегко для нее сказать тебе.

— Похоже, она не очень-то и старалась подобрать слова.

— Милли не знает свою сестру, но она не выбрала бы для нее такой конец. Она просто пытается защитить людей. — Он выдержал мой взгляд. — И мне неприятно, что тебе пришлось это услышать. Да. Носить в себе такое знание… что скоро только ты сможешь остановить ее.

— Не переживай за меня, брат. — Я впился пальцами в его трахею настолько, что он вздрогнул. — Я не потеряю из-за этого ни секунды сна, потому что я никогда не сделаю этого, и она не даст мне повода.

— А если ты ошибаешься? — выдавил он.

— Я не ошибаюсь. — Я отпустил его горло и отступил назад, пока не сделал что-то, о чем мог бы пожалеть. — Мы собираемся найти Малека. Мы собираемся привести его к Избет.

— Но ведь дракен сказал о Присоединении…

— Мы еще не сделали этого. — Я уставился на небо, не понимая, зачем вообще признался в этом.

— Черт. Серьезно? Ты женат на своем родственном сердце и не сделал этого? Ты? Киеран? Черт… — В нем проскользнуло немного прежнего Малика, которого я знал. — Просто я предположил, что вы связаны. Видимо, и дракен тоже. — Он сделал паузу. — А вы можете? Может, это и не сработает против проклятия Первородных, но…

— Это не твое гребаное дело. Но, соединились или нет, я не стану рисковать. — Я повернулся к нему лицом. — И Поппи тоже.

Малик взглянул на Киерана. Он вернулся на место рядом с Поппи и сидел так, что склонился над половиной ее тела, словно защищая ее.

— Ты уверен, что вы не связаны?

— Да, — язвительно ответил я. — Вполне.

— Ха, — пробормотал он.

Прошло несколько долгих мгновений, пока я смотрел на него сверху вниз.