Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я часто вспоминал похороны Дэви Рэя. Какой плотной, густой и тяжелой была красная земля по краям могилы. После того как священник закончил отпевание, присутствующие стали расходиться. Кладбищенские служители, негры из Брутона, забросали могилу землей, гроб исчез во тьме, и не осталось никакого просвета — ничего. Только тьма, и под ее непомерной тяжестью во мне что-то надломилось.
Я больше не был уверен, есть ли рай на небесах, не знал, есть ли у Бога здравый смысл, какой-то план действий или причина поступать так, а не иначе. Наверно, Он тоже пребывает во тьме. Я ни во что больше не верил: ни в земную жизнь, ни в загробную, ни в Бога, ни в добро — и мучился от этого. А тем временем Мерчантс-стрит одевалась в свое рождественское убранство.
До Рождества оставалось еще целых две недели, но Зефир уже жил в предвкушении праздника. Конечно, смерть Дэви Рэя омрачила всеобщую радость. Об этом говорили у мистера Доллара, в кафе «Яркая звезда», даже в здании городской администрации — везде и всюду. Люди говорили, что он был совсем еще мальчик, что это ужасная трагедия. Но, увы, такова жизнь, нравится нам это или нет.
Я тоже слышал эти разговоры, но от них не становилось легче. Родители пытались меня утешить, объясняя, что для Дэви мучения закончились и теперь он пребывает в лучшем мире.
Но я не мог им поверить. Разве может быть где-то место лучше, чем наш Зефир?
— Он на небесах, — говорила мне мама, когда мы сидели перед огнем, потрескивающим в камине. — Дэви Рэй поднялся на небеса, ты должен в это верить.
— Но почему я должен в это верить? — возразил я.
Мама взглянула на меня так, словно ее ударили по лицу.
А я ждал ответа. Я надеялся получить такой ответ, который расставил бы все на свои места, но слова, которые я слышал, не удовлетворили меня: они сводились лишь к одному — вере.
Тогда родители отвели меня к преподобному Ловою. Мы сидели в его комнате при церкви, он дал мне лимонный леденец из коробочки, которая стояла у него на столе.
— Кори, — спросил он, — ты ведь веришь в Христа?
— Да, сэр.
— И ты веришь в то, что Христос был ниспослан к нам Богом для того, чтобы принять смерть за грехи людей?
— Да, сэр.
— Тогда, стало быть, ты веришь и в то, что Христос был распят, после чего умер и был похоронен, а на третий день воскрес из мертвых?
Тут я нахмурился:
— Да, сэр. Но это же Иисус Христос. А Дэви Рэй был обыкновенным мальчиком.
— Я согласен с тобой, Кори. Дело в том, что Христос был послан к нам для того, чтобы показать, что жизнь — это не только то, что для всех понятно и очевидно. Он показал нам, что если мы станем жить с верой в Него, если пройдем по жизни указанным Им путем и станем жить так, как Он завещал, то и для нас у Бога найдется место на небесах. Понимаешь?
С минуту я размышлял над словами преподобного Ловоя. Священник сидел, откинувшись на спинку стула, и наблюдал за мной.
— А на небесах лучше, чем в Зефире? — спросил я.
— В миллион раз лучше, — ответил он.
— Там есть книжки с комиксами?
— Как бы тебе сказать… — улыбнулся преподобный Ловой. — Людям не дано знать точно, что их ждет на небесах. Мы знаем, что небеса неописуемо прекрасны, — и это все.
— Откуда мы это знаем? — спросил я.
— Потому что так нам говорит наша вера, — ответил преподобный. — Потому что жить без веры нельзя.
Он снова протянул мне коробку со стола:
— Хочешь еще леденец?
Сколько я ни напрягал воображение, представить себе небеса мне не удавалось. Как можно верить, что где-то тебе будет хорошо, если там нет того, что доставляет тебе радость? Если там нет комиксов и фильмов о чудовищах, нет велосипедов и проселочных дорог, по которым можно на них ездить? Где нет ни бассейнов, ни мороженого, ни лета, ни барбекю на Четвертое июля? Где нет грозы и крыльца, на котором можно сидеть и смотреть, как сгущаются тучи? Небеса представлялись мне чем-то вроде библиотеки, в которой можно взять книги только по одному предмету и провести там целую вечность за чтением этих бесчисленных книг. Что могут значить для меня небеса без бумаги, пишущей машинки и волшебных шкатулок?
В таком случае небеса просто превратятся в ад, вот и все!
Дни перед Рождеством прошли серо и буднично, ничем не примечательные. Рождественские огни, красные и зеленые, светились на Мерчантс-стрит. Лампы в форме головы Санта-Клауса горели на перекрестках, светофоры были украшены серебристыми блестками.
Отец наконец устроился на работу. Теперь он три дня в неделю работал клерком на складе «Большого Пола».
В один прекрасный день Луженая Глотка обозвала меня дубиной стоеросовой шесть раз кряду. Она вызвала меня к доске и велела рассказать классу о том, что я знаю о простых числах.
Я ответил, что ни к какой доске не пойду.
— Кори Маккенсон, немедленно встань и выйди к доске! — заорала она так, что задребезжали стекла.
— Нет, мэм, — ответил я.
За моей спиной радостно засмеялась Демон, предвкушавшая новую вылазку в нашей войне с миссис Харпер.
— Поднимайся. Сейчас же. Сию. Минуту! — Физиономия Луженой Глотки начала наливаться кровью.
Я покачал головой:
— Нет.
Через мгновение Луженая Глотка налетела на меня, словно буря. Она двигалась гораздо проворнее, чем я мог себе представить. Луженая Глотка сгребла мой свитер обеими ручищами и рывком выдернула меня из-за парты, да так резко, что мое колено ударилось о крышку и меня пронзила острая боль. Я просто взбесился от ярости.
Помня о Дэви Рэе, канувшем во тьму, сознавая всю бессмысленность слова «вера», колючкой засевшего в моем мозгу, я бросился на нее.
Я врезал ей прямо в лицо. Точнее попасть я просто не мог, если бы даже прицелился. С носа Луженой Глотки слетели очки, от изумления она издала странный каркающий звук. Злость моя быстро испарилась, но дело было уже сделано.
— Ты ударил меня, как ты смел! — завопила Луженая Глотка и, схватив меня за волосы, принялась таскать из