трава уцелела от острых лопат, я лег на спину. Я смотрел вверх, на небосвод, усыпанный звездами, ощущая благоговейный восторг.

— Посмотри на это небо, — сказал я. — Только посмотри. Вид у него такой, словно Демон высморкалась на кусок черного бархата.

Я улыбнулся, решив, что Дэви наверняка оценил бы мою шутку.

— Нет, в самом деле, — продолжал я, — оттуда, где ты находишься, тебе видно небо или нет?

В ответ — молчание. Молчание и тишина.

Я сложил руки на груди. Прижимаясь спиной к земле, я почти не чувствовал холода. Моя голова лежала рядом с головой Дэви Рэя.

— Сегодня меня выпороли, — признался я. — Отец снял с меня три шкуры. Может, я это и заслужил. Но почему Луженой Глотке все сошло с рук? Разве она не заслужила такой же порки? Почему никто и никогда не слушает детей, даже когда им есть что сказать?

Я вздохнул, и пар от моего дыхания поднялся в небо к созвездию Козерог.

— Мне велели извиниться перед ней в письменной форме, Дэви Рэй, но мне не за что извиняться. Я просто не могу этого сделать, и никто не сможет меня заставить. Может быть, я и не прав, но только наполовину, а взрослые взвалили на меня всю вину. Я не могу и не хочу извиняться! Что мне делать, Дэви?

И тогда я услышал ответ.

Но это был не урезонивавший меня голос Дэви Рэя.

То был свисток товарного состава, донесшийся до меня откуда-то издалека.

Я приподнялся и сел. Вдали, между холмами, я увидел свет локомотива, который, словно летящая звезда, держал курс на Зефир. Я наблюдал, как приближается поезд.

Перед мостом через Текумсе поезд обязательно притормозит. Так бывает всегда. А через мост товарняк пройдет и вовсе медленно, заставляя скрипеть и дребезжать балки и фермы старой конструкции.

Так что перед мостом, если у кого-то возникнет желание, вполне можно успеть вскочить в открытую дверь какого-нибудь вагона.

Только удобный момент для этого долго не продлится. Товарняк постепенно наберет скорость, а добравшись до противоположной окраины Зефира, снова помчится во весь дух.

— Не могу я писать извинения, Дэви Рэй, — тихо проговорил я. — Ни завтра, ни послезавтра. Никогда. В таком случае дорога в школу мне будет закрыта, как ты полагаешь?

В ответ Дэви не высказал своего мнения, не дал совета. Мне предстояло решать все самому.

— Что, если я отправлюсь в путешествие ненадолго? Дня на два-три? Просто чтобы дать им понять, что я лучше сбегу из дома, чем стану извиняться перед Луженой Глоткой? Может, тогда они наконец прислушаются ко мне, как ты думаешь?

Говоря это, я не сводил глаз с приближавшейся звезды. Паровоз опять свистнул, может быть отпугивая с путей оленя. Мне показалось, что паровоз зовет меня: «Кор-р-ри-и-и-и-и».

Я поднялся с земли. Если я сейчас добегу до Ракеты, как раз поспею к мосту. Еще пятнадцать секунд — и впереди меня ждет новый день родительского гнева и недовольства. Новый день для мальчика, запертого в своей комнате, откуда можно выбраться, только написав покаянное письмо. Товарные поезда, проходившие через город, всегда возвращались. Я засунул руку в карман и нащупал там пару четвертаков, оставшихся со сдачи за попкорн или конфеты, купленные в «Лирике» в ту пору, когда дела еще шли хорошо.

— Я пошел, Дэви Рэй! Я пошел!

Я бросился бежать через кладбище. Добравшись до Ракеты и вскочив в седло, я уже не верил, что успею. Я крутил педали как сумасшедший, изо рта шел пар. Выбравшись на гравий железнодорожной насыпи, я слышал, как стонет и трещит мост под тяжестью товарняка; состав только-только въехал на мост, и я вполне успевал исполнить задуманное.

Вот появился локомотив, освещая путь мощным прожектором. Огромная махина съехала с моста, двигаясь чуть быстрее скорости пешехода. Потом мимо покатили вагоны с надписью «Южные железные дороги», громыхая по шпалам: бум-ка-туд, бум-ка-туд, бум-ка-туд. Поезд снова начинал разгоняться. Я откинул подножку и установил Ракету. Потом на прощание провел рукой вдоль руля. На мгновение я увидел промелькнувший в фаре моего велика золотой глаз, освещенный лунным сиянием.

— Я вернусь! — пообещал я.

На первый взгляд казалось, что все вагоны закрыты, но вдруг в самом конце состава я увидел вагон, дверь которого оказалась приоткрыта. Я вспомнил изуродованных коров с отрезанными головами, угодивших под поезд, несчастных искалеченных бродяг, сорвавшихся с подножек, но отогнал от себя трусливые мысли. Дождавшись вагона с приоткрытой дверью, я побежал рядом с поездом. Ступеньки находились совсем близко от меня. Вскинув правую руку, затянутую в перчатку, я крепко ухватился за металлическую перекладину, потом зацепился другой рукой и резко оторвал свое тело от земли.

И вот я уже у двери вагона. Собственная ловкость поразила меня. Наверно, когда под тобой грохочут несколько тонн стали и угрожающе скрежещут колеса, ты поневоле быстро становишься заправским акробатом. Оторвав пальцы от железной перекладины, я протиснулся внутрь вагона и упал на дощатый пол, местами покрытый сеном. Мое появление в вагоне было достаточно шумным: эхо раскатилось по пустому пространству с единственным выходом наружу, которым я только что воспользовался. Приподнявшись, я уселся на охапку сена.

Вагон раскачивался и грохотал. Он явно не был предназначен для перевозки пассажиров.

Тем не менее пассажиры в нем были.

— Эй, Принси! — крикнул кто-то. — Смотри-ка, к нам залетела птичка!

Я вскочил. Голос, который раздался из темноты, напоминал одновременно скрежет каменного крошева, дробящегося в бетономешалке, и жалобные стенания лягушки.

— Да, я тоже вижу его! — отозвался второй голос. Этот голос, с заметным иностранным акцентом, был гладкий, словно черный шелк. — Сдается мне, Франклин, что птичка чуть не сломала себе крылышки!

Итак, я оказался в компании вагонных бродяг, которые могли, не моргнув глазом, перерезать мне глотку за пару жалких четвертаков, что болтались в моем кармане. Я поспешно повернулся, чтобы выпрыгнуть через дверную щель, но Зефир уже стремительно проносился мимо.

— На твоем месте я поостерегся бы здесь прыгать, — наставительно заметил голос с иностранным акцентом. — То, что останется от тебя, будет представлять собой жалкое зрелище.

Я замер у самой двери, слыша, как колотится мое сердце.

— Мы не кусаемся, паренек! — сказал человек с голосом лягушки-бетономешалки. — Верно, Принси?

— Пожалуйста, говори за себя.

— Эй, парень, мы ведь просто шутим. Принси всегда шутит. Верно, Принси?

— Да, — отозвался шелковый голос, — я просто шучу.

Внезапно рядом с моим лицом вспыхнула спичка. Едва не подпрыгнув от испуга, я оглянулся, чтобы разглядеть того, кто был рядом.

Передо мной стоял типичный персонаж ночного кошмара, причем так близко, что я ощущал его зловонное