страх есть во всём этом мире — страх неизвестности, а всё остальное — лишь разные его проявления. Каждый боится чего-то своего, но почему? Потому что это, так или иначе, может навредить ему, стало быть, человек боится умереть. А почему? Потому что он не знает, что будет потом. Если бы он знал, что попадёт в Рай, он, может быть, и не боялся бы так.

— Вы рассуждаете слишком теоретически, — возмутилась Ева на размышления Ранеля, — до противного сухо и неестественно. То, что Вы говорите, касается только людей, которые, по тем или иным причинам, не ценят своей жизни. Можете философствовать и спорить со мной сколько Вам угодно, но многие предпочтут Раю круг близких и дорогих людей.

— Может быть, — сухо бросил Ранель, глядя на дорогу перед собой бело-серыми, блёклыми глазами. — Я не знаю.

— Как же? А Мария? — удивилась Ева, почти с негодованием обернувшись на Ранеля. Тот слегка повернул голову в её сторону, но в глаза не посмотрел.

— Единственная душа, за которой я последую хоть на край света, — мрачно и твёрдо ответил Ранель, очевидно, нисколько не стесняясь своих мировоззрений. — А остальных я готов оставить в любую минуту. Простите меня, Ева, уж такой у меня характер.

— Это неправильно, — наконец сказала Ева после короткого молчания и тут же об этом пожалела: Ранель резко остановился прямо перед ней и перегородил дорогу дальше, впиваясь в её лицо острым ястребиным взглядом прищуренных белых глаз.

— «Неправильно»? — ядовито протянул он, нависая над ней. — И в чём же моя неправота, скажи мне, пожалуйста? Я демон, Ева, грешник, которому дали право быть прислугой Сатаны, и, знаешь ли, они сделали это не за красивые глаза. Да, я никого не убил при жизни, но это просто совпадение, случайность, такая же, как и миллион других в этом мире, и, будь уверена, когда нужно было всадить нож в спину, я сделал это, ни секунды не задумываясь. Друзья… Люди приходят и уходят, это лишь вопрос времени. Да и ты, Ева? Как ты можешь упрекать меня в том, что я оставляю людей, когда ты делаешь то же самое? Где была твоя совесть эти четыре года, почему она молчала? Нечего сказать? Ну давай, давай, оправдывайся… «Это другое!» — скажешь ты. Нет. Ты точно так же бросила своих друзей, что тогда, что сейчас, нисколечко не сомневаясь. Что ты сказала Сатане? «Они будут рады моему выздоровлению!» Кого ты обманываешь, Ева? Мы с тобой похожи больше, чем ты думаешь, просто у меня есть силы признать свои грехи, а у тебя — нет.

Ева уже набрала в лёгкие воздух, чтобы возмутиться, но так ничего и не сказала: возразить ей было нечего, по крайней мере, в тот момент. «Ранель просто ничего не понимает, — только и подумала тогда Ева, рассматривая своеобразный рисунок плитки у себя под ногами. — Конечно, я люблю своих друзей и всегда любила. Но мой дом здесь, а они — там. Они всегда хотели, чтобы хотя бы я, как самая младшая из них, увидела другую жизнь, настоящую… Они-то себя уже похоронили. А впрочем… Амнезис и Шут, кажется, ожили. Но Писатель, конечно, уже мёртв, причём мёртв давно: ему ничего не нужно, кроме «Поэмы» и надежды».

— Вот мы почти и дома, — уже более спокойно сказал Ранель, отрывая взгляд от дороги. Ева тоже встрепенулась и оглянулась вокруг, со странным сладким чувством в груди узнавая улицы и высотные дома. Ева слабо улыбнулась: она столько раз ходила по этим тротуарам, смотрела на небоскрёбы и слушала шум проезжающих мимо автомобилей и никогда не видела в этом ничего особенного и поэтического, но стоило ей в полной мере осознать, что она уже больше никогда сюда не вернётся, как пейзаж вокруг заиграл новыми красками, и даже гудки машин показались ей самой сладкой музыкой. «Придёт время, и я перестану их слышать, — подумала Ева, издали увидев свой дом. — Перед глазами будет другой пейзаж, может быть, в тысячу раз прекраснее этого, но он будет другой. В нём тоже будет что-то особенное, драгоценное… Но он будет не тот. Кто знает, увижу ли я когда-нибудь мои родные улицы снова? Пройдёт время, всё изменится, и не будет больше ни моей квартиры, ни парка, ни манежа, даже озеро и маленькая часовенка растворятся в небытие, и я ничего не смогу с этим сделать. Вот уж что-что, а это останется только в моей памяти, и никакие боги не вернут былое на свои места. Пройдёт какая-нибудь пара сотен лет, я прилечу сюда на паре белых крыльев и не найду ничего, что было, как мне будет казаться, так недавно, а на этом месте будет стоять совершенно другой город, и мне ничего не останется, кроме как вернуться в мой новый дом».

— Спасибо тебе, Ранель, — обратилась к мужчине Ева, когда они подошли к подъезду. — Ты мне очень и очень помог.

Ранель удивлённо поднял брови, но ничего не сказал.

— Ну что ж, — немного неловко произнёс он, очевидно, не привыкнув с кем-то прощаться. — Наше время истекло.

Ева грустно усмехнулась.

— Время…. Такое бесконечное, долгое время… Как оно может истечь?

— Порой обстоятельства сильнее нас, и, как бы мы ни старались изменить свою судьбу, фатум играет по своим правилам. Иногда, действительно, гораздо умнее плыть по течению, чем пытаться идти против него: глядишь, прибьёт к берегу…

Ранель поставил чемодан на землю и искоса посмотрел на Еву, не зная, что ещё сказать.

— Ну, это…

— Прощай? — подсказала ему Ева, с добродушной улыбкой глядя на волка-одиночку перед собой. Тот хмуро кивнул.

— Да. Давай, счастливо.

Ранель неопределённо махнул в воздухе рукой и пошёл, сгорбившись и положив руки в карманы, прочь, сам не зная, куда. Ева проводила его взглядом до тех пор, пока он не скрылся за поворотом, затем постояла ещё немного, как бы в растерянности, и уже собиралась уходить, как вдруг услышала сдавленный крик и глухой удар чего-то о что-то. Бросив чемодан прямо у подъезда, Ева выбежала на дорогу, куда ушёл мужчина: прямо посреди оживлённой трассы в луже собственной крови лежал Ранель и, кажется, крепко спал.

Ева медленным шагом вернулась к подъезду, подхватила непозволительно лёгкий чемодан и поднялась к себе в квартиру. Там всё было так же, как и до её отъезда, даже идеально чистые полки не покрылись пылью, потому что все окна были заперты, только куст белой розы, подаренной Бесовцевым, теперь не украшал её комнату. «Роза!.. — с грустью и обидой вспомнила Ева, глядя на пустое место на