Дверь дома отворилась, и на веранду вышел Томми. Он увидел нас, сидящих на ступеньке, увидел чемоданы у двери и нахмурился.

– Все в порядке, Томми, – сказала я, прежде чем брат успел открыть рот, и встала. – Все в порядке. Мы с мамой только что решили, что она еще немного побудет с нами.

– Рад это слышать… – протянул Томми озадаченно и в то же время взволнованно. – Я, собственно, что хотел сказать… Мне очень жаль, что я не успел повидаться с Кло до отъезда. Трипп говорит – тебе нелегко пришлось.

Я поморщилась.

– Это еще мягко сказано.

– Зато у меня есть для тебя хорошая новость. Я починил твои часы… – Томми протянул мне часы на синем эмалевом браслете. Я надела их на руку и машинально сравнила показания стрелок с дедушкиными часами в прихожей.

– Идут точно, – успокоил меня брат. – И проходят еще долго. У них отличный механизм, почти не изношенный.

– Спасибо, Томми. А… почему они тогда не работали?

Томми смотрел на меня как-то странно, и я встревожилась.

– В чем дело?!

Он сунул руку в карман и достал оттуда измятый клочок бумаги длиной в дюйм и в четверть дюйма шириной. По складкам и замятостям было видно, что когда-то его складывали в несколько раз. На бумаге было что-то написано крошечными буквами.

– Вот почему они не работали, – сказал Томми. – Это было под задней крышкой.

Я осторожно взяла бумагу двумя пальцами, прищурилась и прочла: «Прости меня!»

– Ты знаешь, что это может означать? – спросил Томми.

Я почувствовала, как по моей спине пробежал холодок.

– Нет… – Я с силой потерла лицо ладонями. Недосып и нервное начало дня начинали сказываться: кости ломило, а в глаза словно песку насыпали. – Но мне кажется, я догадываюсь, кто мог это написать. Знаешь, Томми, сейчас мне нужно ненадолго прилечь – голова совершенно не соображает. – Я протянула ему мамин дневник. – А ты пока почитай вот это. Я уже прочла, и мне многое стало понятно.

Томми повертел дневник в руках, заглянул на первую страницу – и внимательно посмотрел на меня.

– Ты в порядке?

– Нет. – Я покачала головой. – Пока нет, но… Знаешь, впервые за очень, очень долгое время мне начинает казаться, что все еще будет хорошо.

Он кивнул.

– Я могу чем-нибудь помочь?

– Не знаю, скорее всего – нет, но все равно спасибо.

Пока мы разговаривали, наша мать пыталась затащить оба чемодана обратно в дом. Томми мягко отстранил ее, подхватил чемоданы и жестом предложил ей первой пройти в прихожую, а сам двинулся следом.

Сквозь открытую парадную дверь я отчетливо слышала, как Кора на кухне разговаривает со Снежком. Стараясь не шуметь, я на цыпочках прокралась к лестнице и поднялась к себе в спальню. От усталости меня буквально шатало, но я не позволила себе расслабиться. Первым делом я отыскала сумочку, выковыряла из-за подкладки последнюю таблетку и спустила в унитаз. Потом я вытащила из-под кровати свой чемодан и стала запихивать туда все мои школьные награды, кубки, грамоты, дипломы и фотографии. Как и моей матери, мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять – пора становиться взрослой. Со мной это, наконец, произошло, и я осознала: не надо до рези в глазах всматриваться в недостижимый горизонт, достаточно просто оглядеться по сторонам и увидеть то, что у меня уже есть.

Книги, которые не поместились в чемодан, я оставила на полках. Если Кло когда-нибудь вернется, думала я, ей, возможно, захочется их прочитать. С трудом застегнув распухший чемодан, я рухнула на кровать и закрыла глаза. Я уже засыпала, когда мне вспомнилась записка, которую Томми нашел в часах. «Прости меня!» – было написано на крошечном клочке бумажке, и сейчас я мысленно повторяла эти два слова, обращаясь к маме и к Бутси, к Томми и Кло, к Матильде и даже к Триппу – ко всем, с кем мне когда-то не хватило мужества попрощаться.

Вивьен Уокер Мойс. Индиэн Маунд, Миссисипи. Июнь, 2013

Я проспала четырнадцать часов подряд, а когда проснулась, моя голова впервые за много месяцев не разламывалась от боли, мысли текли четко и ясно. Первым делом я проверила мобильник, который положила на столик рядом с кроватью на случай, если позвонит Кло, но пропущенных вызовов не было, что меня, в общем-то, не удивило. Для проверки я все же нажала кнопку ускоренного набора, но оператор перевел мой звонок на «голосовую почту» Кло. Я дала отбой и повторила все сначала, но на этот раз я оставила сообщение, в котором попыталась рассказать девочке, о чем же на самом деле я разговаривала с ее отцом в ночном саду и почему она ошиблась, когда решила судить о содержании нашего с Марком разговора только по той его части, которую расслышала – то есть по тем словам, которые говорила я. Правда, через пару минут «голосовая почта» отключилась, но я позвонила снова, а потом еще раз, чтобы закончить свой рассказ. Конечно, Кло могла стереть мои сообщения не слушая, но могла и прослушать… Как бы там ни было, другого способа сообщить ей правду я придумать не могла, так что теперь мне оставалось только молиться, что Кло все же выслушает мои сообщения и сделает правильные выводы. Нет, я вовсе не рассчитывала, что она меня простит и немедля кинется в мои объятия, но мне хотелось надеяться, что теперь Кло хотя бы не будет ненавидеть меня до конца своих дней.

Мама, как обычно, завтракала довольно поздно, и я с удовольствием поела вместе с ней. Я, правда, немного боялась, что мама начнет спрашивать, куда девалась Джо-Эллен, но она, к счастью, промолчала.

После завтрака я поцеловала мать в щеку и, пообещав Коре вернуться к обеду, стала звонить Матильде, чтобы предупредить ее о своем приезде. Звонила я, впрочем, исключительно из вежливости. Если бы Матильде вздумалось снова сказаться больной или притвориться спящей, я бы все равно приехала, села в ее старую качалку и сидела там до тех пор, пока ей не надоело бы прикидываться.

Но когда я приехала, Матильда ждала меня в кресле. Ее тонкие как спички ноги были укрыты шерстяным пледом, а руки сложены на коленях. Телевизор в углу показывал шоу Кэти Ли и Ходы Котб[47], причем рукоятка громкости была вывернута почти на максимум. Несмотря на это, старая негритянка сразу услышала, что я вошла, и улыбнулась.

– Это я, Вивьен, – сказала я на всякий случай, хотя не сомневалась, что она меня узнала.

Матильда подставила мне щеку для поцелуя.

– Здравствуй, малышка.

Я поцеловала ее пергаментную щеку.

– Я очень рада снова с тобой увидеться. Надеюсь, я не помешала тебе смотреть… то есть слушать шоу?