Но Мацуока пригласили в Кремль не для очередной лекции о «моральном коммунизме» (кстати, из его речей, даже в подробной советской записи, не вполне понятно, что именно он имел в виду). Его позвали слушать Хозяина.

«Тов. Сталин говорит, что СССР считает принципиально допустимым сотрудничество с Японией, Германией и Италией по большим вопросам . Об этом т. Молотов заявлял г-ну Гитлеру и Риббентропу, когда он был в Берлине и когда стоял вопрос о том, чтобы пакт трех сделать пактом четырех. Г-н Гитлер заявил тогда т. Молотову, что он в военной помощи пока не нуждается. Но пакт четырех есть пакт взаимопомощи. Если Германия не нуждается в помощи, то это значит, что пакт четырех еще не назрел… Тов. Сталин считает ввиду этого, что только в том случае, если дела Германии и Японии пойдут плохо, может встать вопрос о пакте четырех и о сотрудничестве СССР по большим вопросам. Поэтому… мы и ограничиваемся теперь вопросом о пакте нейтралитета с Японией. Этот вопрос безусловно назрел. Это будет первый шаг, и серьезный шаг, к будущему сотрудничеству по большим вопросам».

Прервем цитату. Сталин делает заявление исключительной важности. Не имея почти полгода конкретного ответа из Берлина на свои совершенно конкретные контрпредложения по пакту четырех, он не мог не понимать, что «что-то здесь не так». Содержания бесед Мацуока с Гитлером и Риббентропом в Москве не знали, но Сталин вполне мог предвидеть последующую «утечку информации» о московских переговорах в сторону Германии. Во-первых, он дал понять – прямо Мацуока, косвенно Риббентропу и Гитлеру, – что не отказывается в принципе от идеи «пакта четырех». Во-вторых, он показал, что считает пакт с Японией не двусторонним «сепаратным миром», но новым шагом на пути к построению полноценной «оси», начатому советско-германскими договорами августа-сентября 1939 г. Верил ли он в это на самом деле, вопрос другой. Есть все основания полагать, что не верил и поэтому хотел застраховать СССР от войны на два фронта – как в свое время Гитлер. Но в любом случае здесь Сталин проявил себя большим евразийцем, чем его потенциальные партнеры.

По проекту пакта разногласий не возникло. Остались концессии. И тут решающий ход сделал Сталин.

«Тов. Сталин говорит, что все беседы, которые вел Мацуока с т. Молотовым, и сегодняшняя вторая его беседа с Мацуока убедили его в том, что в переговорах о пакте нет дипломатической игры, а что действительно Япония хочет серьезно и честно улучшить отношения с СССР. В этом он раньше сомневался и должен это честно признать. Теперь у него эти сомнения исчезли… Он с удовольствием слушал Мацуока, который честно и прямо говорит о том, чего он хочет. С удовольствием слушал потому, что в наше время, и не только в наше время, не часто встретишь дипломата, который откровенно говорил бы, что у него на душе. Как известно, еще Талейран говорил при Наполеоне, что язык дан дипломату для того, чтобы скрывать свои мысли . Мы, русские большевики, смотрим иначе и думаем, что и на дипломатической арене можно быть искренними и честными. Тов. Сталин говорит, что он не хотел бы затруднять положение Мацуока, который вынужден довести до конца борьбу со своими противниками в Японии и готов облегчить его положение, чтобы он, Мацуока, добился здесь дипломатического блицкрига».

Сталин согласился на предложение Мацуока о конфиденциальном письме вместо протокола, но предложил определить срок договоренности о ликвидации концессий в два-три месяца. Министр снова заговорил о продаже Северного Сахалина, «но так как СССР не соглашается, то ничего не поделаешь». Разговор продолжился у карты. «Теперь Вы хотите взять Северный Сахалин и вовсе закупорить Советский Союз. Вы что, говорит т. Сталин, улыбаясь, хотите нас задушить? Какая же это дружба?» Мацуока попытался вставить слово о дальнейшем выходе СССР «через Индию к теплому морю», но Сталин быстро вернул беседу в нужное ему русло. В течение нескольких минут были согласованы последние поправки к тексту письма: «вопрос, касающийся ликвидации концессий» вместо «вопрос, касающийся концессий» (Сталин); «в течение нескольких месяцев» вместо «в течение 2-3 месяцев» (Мацуока). Министр попросил обеспечить ему немедленную телеграфную связь с Токио, что и было сделано. Премьер Коноэ, в обход кабинета и Тайного совета, запросил санкцию на подписание договора непосредственно у императора и сразу же получил ее (тут уж никакой оппозиции более быть не могло). Вслед за этим обе стороны выделили специалистов для подготовки документов.

Рабочие группы трудились всю первую половину следующего дня. Подписание состоялось 13 апреля в 14.45. Содержательная часть пакта о нейтралитете гласила:

«Статья 1. Обе Договаривающиеся Стороны обязуются поддерживать мирные и дружественные отношения между собой и взаимно уважать территориальную целостность и неприкосновенность другой Договаривающейся Стороны.

Статья 2. В случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав, другая Договаривающаяся Сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта.

Статья 3. Настоящий Пакт вступает в силу со дня его ратификации [На этом особо настаивал Мацуока, подчеркивая важность формальной ратификации пакта императором.] обеими Договаривающимися Сторонами и сохраняет силу в течение пяти лет. Если ни одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует Пакт за год до истечения срока, он будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет.

Статья 4. Настоящий Пакт подлежит ратификации в возможно короткий срок. Обмен ратификационными грамотами должен произойти в Токио, также в возможно короткий срок».[615]

Нетрудно заметить, что окончательный текст практически идентичен тому, который Молотов представил на рассмотрение Татэкава еще 18 ноября 1940 г. Положение о МНР и Маньчжоу-Го, которое Мацуока предлагал внести в статью 1, было отражено в специальной декларации, подписанной и опубликованной вместе с пактом:

«В соответствии с духом Пакта о нейтралитете, заключенного 13 апреля 1941 года между СССР и Японией, Правительство СССР и Правительство Японии, в интересах обеспечения мирных и дружественных отношений между обеими странами, торжественно заявляют, что СССР обязуется уважать территориальную целостность и неприкосновенность Маньчжоу-Го, а Япония обязуется уважать территориальную целостность и неприкосновенность Монгольской Народной Республики».

Предложение Мацуока о признании Советским Союзом Маньчжоу-Го де юре отклика не нашло. Вопрос о признании Японией МНР даже не ставился: Москва всегда противилась контактам своего сателлита с другими странами, кроме Тувинской Народной Республики, еще более «сателлитного» образования, известного в мире едва ли не только своими великолепными почтовыми марками.

Прежде чем перейти к дальнейшему изложению событий, необходимо остановиться на статье 3 пакта, сыгравшей значительную роль в отношениях между нашими странами. Как известно, 5 апреля 1945 г. Молотов официально заявил японскому послу в Москве Сато, бывшему министру иностранных дел, о желании СССР денонсировать пакт, как это предусматривала указанная статья. Решение обосновывалось тем, что «Германия напала на СССР, а Япония, союзница Германии, помогает последней в ее войне против СССР. Кроме того, Япония воюет с США и Англией, которые являются союзниками Советского Союза». На следующий день текст появился в газетах.