– Нет, мне ничего не нужно.

У Патрика возникло чувство, что эта фраза охватывала нечто большее, чем ее потребности в данный момент. Они с Паулой переглянулись. Хедстрём заметил, что у нее возникло то же чувство. Теперь у них есть ответ. Но он потянул за собой новые вопросы.

* * *

Карим смотрел в окно машины. С каждым метром ком в его горле нарастал. Он так соскучился по детям – однако боялся минуты встречи с ними. Он не готов был принять на себя их горе – слишком велико было его собственное.

Билл был так любезен, что вызвался забрать его из больницы, и он очень ценил это. Однако поддерживать беседу был не в состоянии. Билл пытался говорить о пустяках, но через несколько минут сдался и оставил Карима в покое. Высаживая его, взглянул на забинтованные руки и спросил, нужна ли ему помощь. Карим ответил, что если Билл повесит ему сумку через руку, этого будет достаточно. Он не в состоянии выносить слишком много сочувствующих взглядов – во всяком случае, пока.

Дверь ему открыла женщина, непохожая на шведку. Должно быть, это мама Паулы, предложившей ему свою помощь. Та, которая сама бежала из Чили в 1973 году. Как она сама относится к Швеции? Как ее встретили? Так же косились с подозрением и ненавистью? Однако то были другие времена…

– Папа!

Хассан и Самия, выбежав навстречу, кинулись ему на шею, и он чуть не упал под тяжестью их общего веса.

– They missed you[60], – проговорила женщина, улыбаясь всем лицом.

Они еще не успели поздороваться, но ему нужно было сперва вдохнуть запах своих детей. Запах Амины, ее черты в лице дочери, в глазах сына… Они – все, что у него осталось от нее, и вместе с тем – тягостное напоминание о том, что он потерял.

Наконец Карим отпустил детей и поднялся. Они снова убежали в гостиную и уселись на диван рядом с мальчиком, который смотрел на него смущенно, но с любопытством, держа на коленях мягкую игрушку. Видимо, детская передача оказалась очень интересной.

Карим поставил сумку и огляделся. Квартира была большая и светлая, но здесь он чувствовал себя чуждо и потерянно. Куда ему теперь податься? Они с детьми остались одни, без крыши над головой. У них нет даже самого необходимого. Оставалось лишь жить на милостыню людей, которые не желают видеть их в своей стране. А что, если их выкинут на улицу? Карим уже видел попрошаек, сидящих у магазинов с неразборчиво написанными просьбами на картонках и пустыми глазами…

Позаботиться о детях – его ответственность, и он сделал все, что было в его силах, чтобы обеспечить им безопасность и хорошее будущее. И вот оказался здесь – в прихожей у чужих людей, не имея ничего… Сил не осталось.

Карим опустился на пол, почувствовав, как потекли слезы. Знал, что дети напугаются, что не надо их пугать, перед ними он должен выглядеть сильным, но сил больше не было.

Тяжесть теплых рук, опустившихся ему на плечи. Женщина обняла его, и ее тепло отогрело его, растопило куски льда, давившие в груди еще с тех пор, как его семья покинула Дамаск. Она покачивала и утешала его, и он не сопротивлялся.

Тоска по дому рвала грудь, как острое шило, а раскаяние рвало на части надежды на лучшую жизнь. Он потерпел кораблекрушение.

* * *

– Добрый день!

Мартин резко остановился, увидев, кто стоит у стойки. Не без улыбки он отметил, что и непоколебимая Анника на этот раз лишилась дара речи. Она сидела молча, уставившись на Марию Валль.

– Чем могу помочь? – спросил Мартин.

Казалось, Мария колеблется. Растеряв всю свою самоуверенность, она выглядела нерешительной. Он невольно подумал, что это ей к лицу. Так она выглядит моложе.

– Кто-то на съемках сказал, что вы взяли Хелену. За убийство той девочки. Я… я должна поговорить с начальником. Этого не может быть.

Она встряхнула головой, и светлые волосы, завитые кудряшками в стиле пятидесятых годов, затанцевали вокруг лица. Боковым зрением Мартин отметил, что Анника все еще таращится на нее. Не так уж часто звезды мирового кино забредают в полицейский участок Танумсхеде. Собственно говоря, это первый случай в его истории.

– Тогда вам надо поговорить с Патриком, – сказал Мартин и кивнул ей, приглашая следовать за ним.

У кабинета Хедстрёма он остановился и постучал костяшками пальцев в открытую дверь.

– Патрик, тут один человек желает с тобой поговорить…

– Он не может подождать? – спросил тот, не поднимая глаз от бумаг. – Я должен написать протокол допроса Хелены, и потом мне надо…

Мартин прервал его:

– Думаю, этот разговор для тебя очень важен.

Хедстрём поднял глаза. Единственное, чем он обнаружил свое удивление при виде Марии, – глаза у него немного округлились. Поднявшись, коротко кивнул.

– Разумеется. Мартин, ты присоединишься?

Тот тоже кивнул.

Они уселись в той же комнате, где совсем недавно сидела Хелена. Кусочки разорванной в клочья салфетки все еще лежали на столе – Патрик быстро сгреб их ладонью и выбросил в мусорную корзину.

– Пожалуйста, садитесь, – сказал он, указывая на стул у окна.

Мария с сомнением огляделась.

– Последний раз я была в этой комнате много лет назад, – проговорила она.

Мартин понял, что именно здесь ее допрашивали тридцать лет назад – при других, но весьма похожих обстоятельствах.

– Хотите кофе? – спросил Патрик.

Она покачала головой.

– Нет… Я… Правда, что вы арестовали Хелену за убийство Неи? И что она призналась в убийстве Стеллы?

Хедстрём заколебался, взглянул на Мартина, но потом коротко кивнул.

– Да, так и есть. По официальным каналам мы пока об этом ничего не сообщали, но сарафанное радио в нашей местности работает чрезвычайно эффективно.

– Я только что узнала, – сказала Мария.

Она достала пачку сигарет, и Патрик кивнул. На самом деле курение в помещениях участка запрещено, но если когда-либо и стоит сделать исключение из этого правила, то сегодня именно такой случай.

Мария задумчиво закурила и сделала пару затяжек, прежде чем продолжать.

– Я всегда думала, что Хелена не виновата в убийстве Стеллы, – и я по-прежнему так думаю, что бы она ни говорила. Но прежде всего я точно знаю, что она не могла убить ту, вторую девочку.

– Откуда вы это знаете? – спросил Патрик, подаваясь вперед.

Он вопросительно указал на магнитофон, стоящий на столе, и Мария кивнула. Хедстрём включил его и, когда магнитофон загудел, быстро наговорил дату и время. Хотя это и не было настоящим допросом, лучше записать лишнее, чем упустить важное. Человеческая память ненадежна и порой может сыграть злую шутку.